Уходящие в вечность

Описывая Восточную Пруссию конца Второй мировой войны, Зурмински прослеживает судьбу шести женщин, которые мечтают пережить войну. Четверо из них являются узницами еврейского гетто. Их путь страданий, завершившийся трагически в Пальмникене, проходит центральной темой по всему роману. Две другие женщины – местные жительницы, ставшие вдовами. Они вынуждены покинуть родные места и бегут на запад в надежде оказаться там в безопасности. Писатель убедительно показывает, что война приносит горе всем шестерым женщинам. В итоге все они становятся ее жертвами.

Роман Арно Зурмински подтолкнул активистов местной еврейской общины к идее создания памятника жертвам пальмникенской трагедии. В конце января 2011 года в поселке Янтарный был открыт памятник жертвам холокоста. Автором является известный скульптор Франк Майслер. Памятник представляет собою сплетенные руки, тянущиеся ввысь и взывающие о помощи. На его открытии было решено ежегодно отмечать 31 января как День Пальмникенского холокоста.

Перевод с лошадиного…

– Цок-цок, – подгонял меня, как лошадь, Рихард фон Макензен. За час езды кругами по центру Киля я уже почти привык к своеобразному поведению старого немца. Город нам, в общем-то, был не нужен: мы просто в нем заблудились и не знали, как выехать на автостраду, чтобы вернуться в его уютный деревенский дом. Я впервые был у него в гостях на севере Германии. Нас связала акция примирения. Бывший гауптман разведывательного батальона Рихард фон Макензен, воевавший под Ленинградом, хлебнул на войне сполна, о чем свидетельствовала его скрюченная правая рука. По этой причине он не мог водить машину, но быструю езду любил и часто вспоминал, как в молодости гарцевал на коне. Говорил, что наездниками были его знаменитый дед – генерал-фельдмаршал и отец – генерал-полковник. В их военной династии к лошадям всегда относились с особой любовью, как к преданным друзьям. Те не раз спасали их от смерти во время боевых действий.

– Тпру, – вдруг осадил меня Рихард, – давай спросим еще раз дорогу.

Мы остановились и в очередной раз попытались выяснить, где находимся. Получив информацию, фон Макензен вновь пришпорил меня своим цоканьем. Так, общаясь на лошадином языке, мы с грехом пополам наконец добрались до дома.

Вечером, сидя в кресле, перед камином, когда мы уже разговаривали на нормальном, человеческом языке, я попытался выяснить причину столь странного обращения ко мне во время езды на машине. Оказалось все довольно просто: причиной стала контузия, которую получил немецкий офицер, когда выходил из окружения. С тех пор у него в мозгу произошли некоторые нарушения, и, садясь в машину рядом с водителем, фон Макензен часто представлял себя всадником. Он и машины различал по породам, а не по маркам. Лучшим рысаком стал для него «Фольксваген» сына. Всякий раз, когда они подъезжали к бензоколонке, он радовался тому, что их «конь» получит добротную порцию «овса». На шиномонтаже при смене колес фон Макензен озабоченно наблюдал, чтобы «подковы» были правильно подогнаны. Когда машина завывала на повышенных оборотах, то ему доставляло удовольствие это «лошадиное ржание». О странной болезни немецкого ветерана в семье все знали, пытались ее лечить, но безуспешно. Потом просто свыклись и воспринимали как некую причуду.

Теперь об этом узнал и я. Решил, что ничего страшного не случится, если стану подыгрывать ему. Нет, не ржанием, а тем, что послушно буду выполнять команды для лошадей. На следующий день я уже с успехом трансформировал цоканье на человеческий язык и нажимал на газ. При слове «Тпру» давил на тормоз. Так мы общались с Макензеном целую неделю. Расставаясь, я сказал ему в шутку, что теперь к моим двум человеческим иностранным языкам: немецкому и польскому, которыми владею профессионально, – добавился и лошадиный. Не хватает лишь диплома.

Отечество без отцов

В Гамбург я приехал к вечеру. Позади осталось увлекательное трехдневное знакомство с окрестностями Кельна, немецкое гостеприимство, спокойствие и радушие тех, кто нас принимал.

На выходе из вокзала уже стояла вереница такси. Из ближнего ко мне вышел пожилой человек в очках, открыл дверь багажника и стал запихивать туда мой чемодан. Гюнтер Цигельски, мой давний гамбургский друг, организовавший эту поездку, сел впереди. Немцы поддерживали ничего не значащий разговор о достоинствах «Фольксвагена», я молчал. Вдруг разговор немцев стал более громким, а голос таксиста даже несколько нервным.