Уходила юность в 41-й

Вдруг... В гуле моторов и людском гомоне мы не сразу поняли, что по нашим

колоннам бьют вражеские танки. Подбегая ко мне, командир дивизиона Бабенко в

сердцах воскликнул:

— Или ослеп, комбат?! Развертывай батарею влево!

И огневики, и управленцы кинулись к орудиям. Уже который день наши тяжелые

гаубицы на переходах движутся в боевом снаряжении, готовые в любой момент вести

огонь по врагу. Деловито, без суеты захлопотали расчеты. И вот команда: «По танкам,

прямой наводкой!..»

Оглушили выстрелы, ослепило на миг пламенем. Впереди, у кромки леса, встали

разрывы. Кажется, мимо. Фашистские танкисты маневрируют.

— Хлопцы! — вмешался политрук Ерусланов. — Следите за вспышками

выстрелов. Фиксируйте и наводите через каналы стволов!

— Первое — выстрел! Второе — выстрел! Третье... — отрывисто слышится у

орудий.

— Ага, попался, подлец! — торжествующе кричит старший сержант Дегтяренко,

показывая на яркий костер, вспыхнувший вдали. Слышится дробно-грохочущий

перестук. Это в подбитом танке рвутся снаряды.

Батарея свертывалась, чтобы следовать дальше — к спуску на переправу. Но на

позиции неожиданно появился броневичок, из которого поспешно выбрался высокий

худощавый человек. Я поначалу растерялся, узнав в нем нашего командарма. Шагнул,

чтобы представиться, доложить. Но он энергично махнул рукой:

— Рапорта не надо. За танк спасибо! Молодцы, артиллеристы! — приложил

платок к глазам: на огневой позиции еще не рассеялась пороховая гарь. — Но эти танки

— только начало. За ними — орава фашистских автоматчиков. [114] Их надо сдержать,

иначе тонуть нам в Десне! Понял, лейтенант?

Я ответил, что понял.

— Пушки — за Десну! Наших сил мало. Кто под рукой — в цепь!

* * *

Помню, мы бросились на фашистов, шедших в полный рост, поливавших нас

автоматным огнем. Рукопашную возглавил командир 195-й дивизии генерал Несмелов,

объединивший под свое начало остатки стрелковых частей 31-го корпуса. Коренастый и

еще сильный, несмотря на серьезную рану, он встал перед нами с винтовкой в руках:

— В атаку, товарищи!

Несмелова снова ранило. Он пошатнулся, но удержался на ногах. Крикнул:

— И смертью своей бейте чужеземцев!

И упал, обливаясь кровью, на руки бойцов, не выпуская винтовки из слабеющих

рук.

Фашисты, однако, брали верх. Их было больше, и они прижали нас к реке,

рассеяли на группы. Многие спасались в одиночку.

В ночной мгле трудно было ориентироваться. Я поплыл через реку, держась за

плащ-палатку, набитую сеном. Ноги сводило судорогой, и иногда казалось, что я не

выдержу, скроюсь в холодной пучине.

Почти бесчувственного, обессиленного меня прибило к берегу, заросшему

кустарником. Встал на дно, по-прежнему держась за спасшую меня плащ-палатку.

Сильно, как в лихорадке, знобило. Спотыкаясь, я вышел на травянистый берег.

Вытащил на всякий случай пистолет. Пробираясь через кусты, услыхал голоса.

Прислушался: чужие, гортанные! Враг! Скорее назад, в реку!

И снова плеск холодных волн, плащ-палатка с сеном в закоченевших руках.

Плыл, кажется, целую вечность. Течением сносило вниз, и я в конце концов

прибился к понтонной переправе. Кто-то окликнул, кто-то взял за руки, вытащил на

зыбкий мост. И вот он, знакомый голос, как счастье:

— Бог мой! Никак наш комбат? Вот тебе и загадочный предмет на воде!..

Это Петрович, мой друг Козлихин, а рядом с ним Еременко, [115] Донец, друзья и

братья мои! Кто-то из них подает фляжку: «Согрейся!» Я постепенно оживаю.

Спрашиваю: «Как с орудиями, где они?» — «Их повел политрук. С ними — порядок!»

* * *

Утром наконец-то после нудных затяжных дождей показалось солнце. Оно то

выглядывало, то снова скрывалось в белесых облаках.

Не без усилий наша часть собралась в одном месте и всюду слышались разговоры

о понесенных потерях: поредел наш полк, потерялись в суматошной ночи орудие и

трактор-тягач вместе с людьми. В нашем дивизионе разбита вторая батарея. И — общее

беспокойство: почти не оставалось снарядов, горючее на пределе.

Значительно укороченной колонной полк выступил на север, к Олишевке, где, не

прекращаясь, гремел бой. Следовали по большаку. Впереди нас, соблюдая

километровую дистанцию, двигалась аировская батарея.

Прошли километра четыре. Едва головное подразделение выбралось на крутой

пригорок, как навстречу резанули пулеметные очереди — одна, другая, третья!

Раздались резкие, отчаянные голоса. Рои пуль с зудящим посвистом один за другим

невидимо проносились над нашими головами.

По кювету, сильно пригибаясь, к нашим передним машинам пробирался

полковник Григорьев. Поворачиваясь к нам, он приказывал: «Разворачивайтесь вправо!

Впереди засада! Не задерживайтесь!»

Вскоре наш первый эшелон полка очутился на нескошенном поле и, подминая

посевы, следовал по нему развернутой шеренгой. Командиры кричали: «В колонну, в

колонну!»

Выстроившись на ходу, двинулись вперед. Нас повел старший лейтенант Бабенко.