Уходили из дома

Всю дорогу в электричке мы без умолку болтали. Я рассказывал про Крым, Зойка тараторила про киевских и про какие-то далекие от меня явления вроде института, метрополитена и демократии. Я уже настолько оторвался от цивилизации, что разговоры на общебытовые темы для меня теперь несколько дики.

После станции «Сирень» началось что-то страшное. До Мангупа мы и не надеялись добраться до темноты. Но чтоб такая невезуха — нас как будто специально пытались задержать, не пустить на гору! Ни одна машина и не думала нас подвозить, ни один автобус даже не прошел мимо. Так пешком мы и добрели до озера лишь часам к семи, когда уже стемнело. Не уверен, что к счастью, но на озере наткнулись на умиротворенных Марка и Йогу. Умиротворением они поделились, накурили нас до дыма из ушей.

И поползли мы с Зойкой вверх. Отдыхали через каждые двадцать метров, дико хохотали. Лишенные сил, уже и спать собирались прямо там. Но к полуночи доползли все-таки до пещеры. Это был, пожалуй, самый долгий мой подъем на Мангуп: вместо усредненных сорока минут мы карабкались четыре часа! Впору задуматься — ведь никогда, ни под каким кайфом и опьянением так не бывало раньше...

Буквально за руку таща Зою по стене, я добрел с ней до Графской, мы растолкали Петьку, накурили его и отправили спать на Кухню.

31 октября, суббота

Спали долго. И если бы не Петька, который проголодался и пришел нас будить, продрыхли бы до полудня. Сварили покушать, умылись.

Мангуп Зое понравился очень. Показал ей все, что мог, — Цитадель, Тюрьму, Базилику, кладбище караимов.

А вечером, преодолев свою стеснительную натуру... В общем, никогда не думал о том, что смогу это сделать с такой интеллигентной киевской девушкой.

1 ноября, воскресенье

Последний месяц осени. Через месяц зима. В Москве уже лежит снег.

А мы с Зойкой тут. И нам хорошо.

Вся тусовка свалила вниз сдавать бутылки. Петька, разбудивший нас, сказал, что мы вчера так орали, что им на Кухне было неловко, — эхо, оказывается, доносит даже туда все звуки.

Смущенные и покрасневшие, мы бочком-бочком пошли гулять. Показал оставшиеся достопримечательности.

Вечером Петька вина, как обещал, не принес, добыл лишь самогона. Но и этого хватило.

Приезд городской Зойки внезапно вернул меня к реальности и отрезвил, на многое раскрыл мне глаза. Например, на то, что Скрипа — врет. Врет отчаянно, подло вселяя в людей пустую надежду. Я сказал ему об этом. Сказал, что нет никакого дома, что если бы он был, то мы все уже давно сидели бы там. Что нет никакой библиотеки и винтовой лестницы, нет контейнеров с мебелью и прибора, создающего из воздуха бананы. Что не пропускают какие-то мифические суды просто потому, что неохота ехать. Что несостыковки в его историях — это не рассеянность, а целенаправленное вранье, подлое особенно тем, что разрушает веру в человечество. Скрипа особо не сопротивлялся. Я ожидал, что он начнет оправдываться, говорить, что он подарил нам мечту, но он даже этого не сделал. Он сказал тихо:

— Ты прав. Я — ничтожество.

Компанию покинули мы по-английски, пробормотав что-то про «холодно». И пошли в Графскую греться.

2 ноября, понедельник

Приехал Пуля и сразу же начал ставить из бочки печку. Делал все быстро и деловито. Когда уеду, Пуля поселится здесь.

Надо собраться с силами и уехать. Но мне не хватает немого указания, толчка для принятия решения. Не могу понять — гора хочет, чтобы я остался или убрался наконец отсюда? Самому что-либо предпринимать бессмысленно: если мне не дозволено отсюда уйти, я просто не смогу этого сделать.

Зачем мне показывали всё, что я видел? Подземный город с колоколом, призраки, «дирижабль»? Зачем говорили со мной, спасали, помогали? Перевернули незаметно мозг, сделали другим человеком — зачем? Что я должен теперь, что-то отдать? Чем-то пожертвовать, умереть здесь или возвращаться снова и снова?

Мангуп, мне нужен твой голос.

Мангуп, мне нужно твое решение.

3 ноября, вторник

Пошли в Холмовку сдавать бутылки и банки. Закупили хавчика, курева; Петька, как всегда, нажрался. Мы с Пулей надербанили дурману, так, на всякий случай.

У туристов на озере стрельнули сахара, потом зашли к Нариману. У него не оказалось ни самогона, ни травы, пришлось подниматься всухую. Наверху из моих остатков шмали нажарили «каши», но есть не стали, решили отложить на утро.

4 ноября, среда

За водой почему-то пошел не на свой, Кабаний, а на Женский родник. Покурил, начал умываться. Долго не мог понять, что же не так. Присмотрелся и обмер — на роднике повсюду висят сосульки. Зима.

Утром подвалили ребята, и мы захавали «кашу». День пролетел в размышлениях.

Неожиданно для себя встал и ушел в покинутый Рингушник. Присел на камень. Механически отметил чистоту — я последний уходил отсюда. Вспомнил, как прожил здесь столько счастливых дней. Сравнил с Графской, понял, как все-таки мне там некомфортно...

Оставалась одна пылинка до принятия решения.

В глубине грота замерцало облачко.

— Пора домой, — сказал я вслух.

— Пора, — согласился невидимый кто-то.