Уходили из дома

Кормили вполне сносно: каши, супы, даже вареную курицу давали три раза. Вот только на улицу почему-то не выпускали. Лишь однажды мне повезло — на кухне попросили притащить из машины коробки, и я целых четыре раза по одной минуте вдыхал сочный весенний ветерок.

На пятый день меня вызвали к врачу.

На стуле сидела пунцовая мама.

Видимо, лишь присутствие врача спасло меня от мгновенной смерти.

— Он все врет, — сказала правдивая мама.

— Я все вру, — немедленно подтвердил я. — Отправьте меня в армию. Ну пожалуйста.

На этом меня попросили выйти вон.

Мама потом рассказала, как дело было. Я-то ей сообщил, что меня просто кладут в больницу на обследование, не уточнив, что это за больница такая. И тут вдруг, когда она начала собираться с целью меня навестить, ей позвонили и задали фантастический по своей емкости вопрос: «А вы знаете, какой жизнью живет ваш сын?»

Мама, как выяснилось, не знала.

Заведующая отделением рассказала маме, что я страдаю из-за неразделенной любви к бросившей меня девочке Тане.

«Да, — говорила мама, — есть такая Таня. Но они вроде бы не расставались!» Врач терпеливо повествовала, что я тонкий и ранимый, что у меня затяжная депрессия. «Нормальный он, — не соглашалась мама, — он вам голову морочит!» Психиатр напоминала про мои попытки самоубийства, но мама и после этого твердила: «Этот негодяй просто не хочет в армию!»

В общем, визит мамы-правдоруба внес в мои карты некую сумятицу.

А вот визит Немета, Шурика Тона, Маринки Попковой и Юльки Минеевой крайне порадовал.

Решив не превращать больницу в филиал нашей репетиционной базы, я категорически запретил приходить ко мне кому-либо, дабы не возбудить в персонале никаких подозрений относительно моей вменяемости. Но народ таки не выдержал.

Немет пришел с классическими апельсинами, девочки принесли газировки и какой-то нехитрой снеди, которую мы сожрали тут же, на лестнице.

— Ну чё, как думаешь, прокатило? — поинтересовался Немет.

— Боюсь, что нет. Приезжала мама и сказала, что я все вру.

— Когда выпишут, давайте соберемся у меня и решим, что делать, — предложила Юля.

Так мы и сделали.

В следующие дни я дурачился. Сидел на подоконнике с грустным видом, держа попертое у дяди Пети лезвие, был скручен и получил внушение. Съел скопом все накопленные антидепрессанты, из-за чего как подорванный носился по коридору и опять-таки был скручен. Случайно довел до слез тихого идиота Витю, попытавшись помочь ему конструировать коробочки...

Общим счетом через полторы недели меня пригласили к заведующей.

— Геннадий, — строго сказала она. — Через две недели ждем вас здесь, на комиссии.

Встреча у Юльки в Кунцево была печальной. С полным ощущением того, что не откосил, я впал в реальную депрессию и готов был рассматривать любые предложения.

В итоге, сожрав шесть колес тазепама, я театрально лег на кровать и разбросал вокруг еще три пустые упаковки.

— Алё, это скорая психиатрическая? — засыпая, услышал я вежливый голос Димки Немета. — Мы пришли, а у нас тут друг съел кучу таблеток и щас помрет... Ну да, он утром из Ганнушкина выписался... Как с милицией? Какая милиция? Заберите его в психушку, ваш пациент, мы его боимся!.. Обычную «скорую» вызвать? Спасибо!

Очнулся я в ванной. Из глубин моего желудка торчал толстый черный шланг и наполнял меня теплой водопроводной водой.

— Вот тебе колеса жрать, сука, — эхом раздавался чей-то дружелюбный голос.

Потом я пришел в себя, лежа на каталке в визжащей несущейся «скорой». Затем в огромном, выложенном белым кафелем помещении. Я сидел в углу, а прямо передо мной лежал на полу незнакомый мне мертвый старик. Я пытался закричать, но не мог.

— Чего дергаешься? — хохотал надо мной санитар. — Он уже мертвый, а ты пока нет. Но к утру все может измениться!

Снова каталка, коридор, вонь. Ко мне подходит чудовищная старуха и начинает щупать меня руками.

— Зина, это ты? — вопрошает старуха, а я отталкиваю ее рукой.

Снова щупают.

— Я не Зина! — кричу.

— Не Зина, не Зина, — смеется кто-то. — Зачем колеса ел?

— Не знаю...

— Еще будешь?

— Нет.

— Пошел вон отсюда.

Стою у входа, кашляя ободранным шлангом горлом, читаю табличку. Оказывается, я был в Склифосовского, в соматопсихиатрическом отделении.

Через две недели я приехал на комиссию. Меня пожурили за очередную попытку суицида, побеседовали и отправили восвояси. Вскоре в райвоенкомате мне выдали военный билет с пометкой «Годен к службе в военное время».

Получилось...

Вечером снова приехала мама Пули, привезла хавчик. Рыба соленая, помидоры, сушки, масло и хлеб. Возбудившийся Пуля принялся шуршать у плитки и сломал свет. Остаток вечера провели в темноте и тишине. Женька свалил домой, в палатке теперь я один живу.

2 октября, пятница

Отъевшись соленой рыбой с хлебом, мы разошлись по магазинам. Расправившись с бутылками, купили на Мангуп еще продовольствия в виде двух килограммов перловки и килограмма гороха. Больше в магазинах ни хрена нету.

За труды одарил свой молодой растущий организм семечками и мороженым.

Организм доволен.

Пока сидел на скамейке и грыз семечки, меня осчастливил своим вниманием дворник.