Уходили из дома

Андрюша Дымсон держался за голову — разбили. Прямо из вытатуированного на его голове Змея Горыныча на арбатскую брусчатку сочилась кровь.

У нас забрали документы, а самих кинули в обезьянник.

— Дымсон, ты тут бывал? — полюбопытствовал я. — Бить будут?

— Раз восемнадцать был, — сплюнул Дымсон. — Бить обязательно будут.

На улице тем временем раздался шум. Слышались крики, какое-то скандирование.

Недовольные менты выбегали на улицу, возвращались, злобно смотрели на нас, снова выбегали. Через полчаса визгов и беготни дежурный отпер решетку, сунул нам паспорта и велел уматывать.

На улице мы обомлели. Вся тусовка с Гоголей и с «Бисквита» толпой сгрудилась во дворе отделения и скандировала что-то вроде «Свободу Леонарду Пелтиеру!». Кто-то даже плакат нарисовал.

Напились, конечно, чего греха таить. Тихонечко слиняв с «Бисквита», я шел по Арбату, отсвечивая сизым фингалом.

— Эй, пипл! — окликнул меня какой-то художник. — Молодцы, вломили, говорят, круто. Втроем тридцать человек разметали!

— Ввосьмером двадцать всего лишь! — опроверг я.

— Нормально! «Битлз» любишь?

— Конечно.

— Держи! — И протянул мне графитовый портрет Джона Леннона.

Вот такая вчера приключилась история.

Пусть она и станет первой записью в дневнике, который я намерен вести, не прерываясь ни на день в течение начинающейся сегодня моей новой жизни.

— Самостоятельный?! И что мы теперь делать будем?! На шею мне сядешь, свесив ножки?! Ты что, дочь миллионера? Опять будешь морской капустой питаться и овсянкой?!

Так, ну или примерно так сегодня на меня целых пол­дня кричала родная мама. Понять ее можно: моя зарплата гораздо больше, чем ее, причем настолько, что можно сразу, прямо из кассы, идти в магазин и купить новый «Рубин». На кнопках! Впрочем, правильнее будет сказать — «была гораздо больше», и именно это так расстроило мою мирную, в общем-то, маму. Привыкнув за несколько месяцев к неплохой, по нынешним меркам, жизни, мама резонно перепугалась, что с моим увольнением достатку в семье конец и на горизонте замаячит голодная смерть.

Сегодня я уволился с работы. Попахал порядочно, аж с августа прошлого года. Для молодого индивидуума, исповедующего идеологию хиппи, это смертельно долго. Но с работой нынче туго, пришлось уцепиться за то, что есть. Не особо творческая, конечно, зато зарплату неплохую вовремя платили. К тому же куча приятных мелочей в виде позаимствованных китайских резиновых перча­ток, микросхем и прочей мелочевки. Спирт, опять же, давали для протирки установок и молоко за вредность. Но надоело страшно, скука жуткая, постоянно одно и то же. Нет, сначала, конечно, было интересно — это же «оборонка»! Как представишь, что микросхемы, созданные не без моего активного вмешательства, будут частью баллистической ракеты, которая рано или поздно расхерачит к чертям собачьим Америку, так за страну родную в душе радость появляется. Одним словом, оператор пре­цизионной фотолитографии — это звучит гордо! Кому ни скажешь, как профессия называется, никто не понимает, что это такое, все думают, что это с фотографией связано. Хотя в фотографии я ничего не понимаю вообще, и весь мой опыт в ней исчерпывается одной отснятой и до сих пор не проявленной пленкой. Было бы кому научить — вот бы я наделал снимков в своих путешествиях!

Получил трудовую книжку, спрятал в ящик. Честно говоря, уволился я не совсем сам. То есть сам, но заявление мое только облегчило начальнику цеха жизнь, ибо он не мог найти в себе душевных сил уволить меня по статье. А выгнать меня стоило. На прошлой неделе я приехал на работу прямо от Димки Немета, с «Электрозаводской». Мы всю ночь пили «Вазисубами», пели унылые песни и курили безмазовую траву. А когда я опомнился, что надо ехать на завод, времени осталось в обрез. Домой заскочить и принять душ не успел, белье сменить тоже. А так как на работе оказался на полчаса раньше смены, то решил, что ничего страшного не случится, если я постираю носки и трусы прямо в гермозоне. Недолго думая, я устроил постирушку в баке с моющим раствором для кремниевых пластин, а прополоскал все в деионизованной воде. На всех участках немедленно пошла «сыпь» одному мне понятного происхождения, началась паника. Стремясь скрыть улики, я спрятал белье в какую-то бутыль — как выяснилось, зря. В бутыли оказалась серная кислота. В общем, провели небольшое расследование, меня вычислили. В разгар скандала я и написал заявление об уходе...