Уходите и возвращайтесь

Но ребята не расходились. Им передалось состояние инструктора. Они поняли, что прощаются, уходят. Уходят в жизнь. Навстречу расстояниям и опасностям, потерям и победам. На душе на какой-то момент стало горько и тоскливо, захотелось как-то отблагодарить своего учителя, выразить ему свою признательность и уважение. Но как? Они были молоды, стеснялись своих чувств, а сентиментальность почитали за великий грех.

— Чего стоите? — не выдержал Баранов.

— Разрешите заказывать офицерские мундиры? — спросил Алик.

— Разрешаю, — сказал Баранов и зычно расхохотался, — лейтенант Черепков!

— За реактивную авиацию!

— За полярную!

— За ледовую разведку!

— За будущих космонавтов!

— За воздушных извозчиков! — Сережка, озорно поигрывая глазами, чокнулся с Джибладзе и подмигнул Черепкову.

— Ты кого имеешь в виду? — спросил Миша.

— Успокойся, не тебя!

— За солнечную Грузию! — Алик повернулся к Никите, который сидел слева, но того и след простыл. — А где Мазур? — Он озадаченно осмотрелся и, не заметив приятеля ни за столом, ни среди танцующих, прошел к выходу.

Никита стоял у фонарного столба и, запрокинув голову, с беспечной улыбкой взирал на небо.

— Ты чего, — спросил Алик, — звезды считаешь?

— Лучше уж звезды, чем тосты. Замучил меня князь, утомил. И душно там, и накурено… Может, пойдем?

— А ребята? — заколебался Алик.

— А что ребята? Завтра увидимся. Нам вместе до самой Москвы… А получим назначения и… ку-ку. Пишите письма. Ну, так ты идешь?

— Иду.

— Тогда прихвати бутылку шампанского. Она в хлебнице, прямо напротив моего места. Я ее салфеткой накрыл.

— Зачем?

— А с Татьяной я должен выпить? Или…

— Понял. — Алик мгновенно исчез.

Через минуту вращающиеся двери ресторана выбросили его обратно.

— Князь уж было открывать собрался, еле отнял, — тяжело дыша, проговорил он. — Кричит: куда?

— А ты?

— Что я? Швейцара, говорю, угостить надо. Он шампанское только раз в году принимает — в день выпуска летного состава.

— Правильно!

Друзья сели в трамвай и, проехав несколько остановок, сошли у кинотеатра «Мир». Алик покрутился возле закрытого киоска с мороженым, тускло освещенного ночной лампочкой, и неожиданно спросил:

— Помнишь, как мы здесь мороженое покупали?

— Когда?

— В самый, самый первый раз. Ты купил эскимо, а я — фруктовое. А она стояла вон там, — Алик указал на противоположную сторону улицы, — и с озабоченным видом изучала архитектуру собственного дома.

— И я занял у тебя пятерку.

— Вот именно.

— И не отдам, — сказал Никита. — Она принесла мне счастье.

— Бог с тобой, — вздохнул Алик и задумчиво посмотрел на светящиеся окна. — Ждет?

— Ждет.

— Везет же некоторым…

— Не огорчайся, у тебя все впереди.

— Я не о том. — Алик снова задумался. — Хорошо все-таки Баранов сказал: «Уходите и возвращайтесь». Надо, старик, возвращаться. Если откровенно, мне будет здорово не хватать всех вас: тебя, Леньки, Славки… Мы просто не имеем права терять друг друга! Понимаешь?

Никита ухватил приятеля за плечо и, притянув к себе, неловко обнял. Ему было радостно, что Алик высказал вслух то, о чем каждый из них думал и что чувствовал.

— Дай слово, что в первый же отпуск прилетишь в гости.

— Даю, — побожился Алик.

— И вообще?

— И вообще.

Никита дружески помял Алику шею. Он еще не знал, как распорядится их судьбами жизнь. Все было впереди. Все только предстояло.