Ухожу на задание…

Со временем дали знать о себе многочисленные раны, полученные в боях на западе и на востоке. Пришлось ему переехать в город Орджоникидзе, где более подходящий для него климат.

Побывал Костя на родине своей спасительницы, выступил в школе, где она училась и была пионервожатой. Школьники не забывают о ней. В десятом классе до сих пор стоит парта, за которой когда-то сидела Маша, цел домик, в котором она жила. Костя зовет меня вместе съездить туда. «Жизнь идет, мы стареем, — написал он недавно, — а ноги мои побаливают. Ведь я и по сей день ношу в ногах японский металл, и это, наверно, уже навсегда. И все же мы, гвардейцы, не падаем духом!»

Нет, не падаем. Но есть такие раны, которые не затягиваются, есть такая боль, которая не забывается…

Я спохватился и взглянул па часы. Уже четвертый. А в Москве сейчас утро, мои дочки только еще выходят из дому. Катя спешит в школу. Маша — в медицинское училище…

Поколебавшись, я положил букет к подножию обелиска. Та, которой он предназначался, поняла бы и не обиделась. Ей сегодня принесут много букетов. А возле обелиска — ни одного. Пусть останется этот.

Я нисколько не жалею, что задержался в сквере. О том, что было у ворот госпиталя, узнал позже. Все прошло нормально. Было торжественное построение воинской части, в состав которой навеки зачислена Мария Цуканова. Выступали адмиралы. Дети читали стихи. Женщины-фронтовички Приморья договорились, что в этот день они ежегодно будут встречаться здесь. И те, которые дошли до Берлина, и те, которые воевали на Дальнем Востоке.

А я приблизился к только что открытому памятнику, когда смолкла музыка и разошлись люди. Ворота госпиталя были уже закрыты, высокий моряк с повязкой на рукаве остановил меня: на территорию нельзя, можно смотреть от проходной.

Взглянул на памятник и увидел Машу такой же, как и прежде: девушку-десантницу с санитарной сумкой через плечо. Возрожденная в камне, она, пожалуй, даже красивей, чем была раньше.

Хороший памятник. Вот только не осталось у Маши чуть заметной насмешливой улыбки, никогда не сходившей с губ. Вместо этого — твердый, устремленный вдаль взгляд. Может быть, так даже лучше. Ведь скульптура — это не простой слепок, а обобщение.

1978

Ухожу на задание…

1

Дверь, обитая коричневым дерматином, казалась массивной и тяжелой. Кто не знал — с силой тянул на себя ручку. А дверь открывалась легко, бесшумно. И первое, что бросалось в глаза с порога, — большое, почти во всю стену, окно. Кабинет начальника политотдела даже в пасмурные дни наполнен был светом.

— Разрешите, товарищ подполковник? — привычно произнес Олег.

— Да, конечно. Здравствуйте. — Подполковник Дербаносов поднялся, пожал руку прапорщика.

Со всеми он так — от своего заместителя до рядового бойца.

Обязательно встанет и обязательно за руку. Какой бы разговор ни ожидался: просто ли деловой, приятый, или, наоборот, напряженный и резкий — это потом. А сначала — уважение к человеку. Олег уже перенял у начальника политотдела такую манеру. Но не всегда получалось, иной раз и забудет сгоряча, в спешке. Кивнет солдату или сержанту в ответ на приветствие — и сразу о главном. А подполковник не торопится, даже если времени в обрез. Медлительность его порой тяготила Олега. У пограничников все должно быть стремительно, быстро. А Дербаносов словно нарочно притормаживает, да еще и улыбается при этом. И в который уже раз повторяет: всему свой черед, нельзя есть пирог прямо с начинки.

Так то пирог…

— Слушаю, товарищ подполковник!

— Садитесь, Олег Иванович. Новость есть. Завтра у нас суббота? — Глянул на календарь. — Да, суббота. Подшефные наши звонили.

— Школа?

— Нет, из плавстройотряда. У них завтра соревнование среди отделочников на лучшего по профессии. Комсомольская инициатива. Хотят, чтобы от нас был представитель в жюри. Чтобы поздравил победителей. Я обещал комсомольского вожака направить. Так что готовьтесь, Олег Иванович. Там у них много молодежи прибавилось, знакомство не помешает. И еще одного человека с собой возьмите.

— Сержанта Агаджанова.

— Который на контрольно-пропускном пункте? Обязательно его?

— Вы против?

— Решайте сами. Только вот получается: в президиуме у нас Агаджанов, в делегациях — он, на трибуне — тоже. Не велика ли нагрузка на одного человека? — прищурился Дербаносов. — Может, для других что-нибудь оставим?

— Ехать с утра, товарищ подполковник?

— Да.

— Другой не успеет подготовиться.

— А сержант Агаджанов всегда готов?

— Во всяком случае, не подведет.

— Спокойно с ним?

— Я в нем уверен.

— Это хорошо, — кивнул подполковник. — Только что же, Агаджанов у нас единственный активист?

— Активистов много, но вызвать человека с заставы и подготовить его — требуется время. А сержант здесь.

— Ну хорошо, берите завтра свою палочку-выручалочку, а на будущее подумайте.

— Ясно, товарищ подполковник.