Ухожу на задание…

— Сам поймет. Он дотошный, — улыбнулась Женя, продолжая постукивать по столу, и Олег удивился, какие длинные, красивые у нее пальцы. Ни за что не подумаешь, что вот эти руки, такие ухоженные, изящные, знакомы с мастерком и затиркой, с кистью и холодной водой, с металлом и машинным маслом. Надо же так за собой следить! Даже розовый, неброский маникюр на ногтях.

— В город ездите к маникюрше? — вырвалось у него.

Женя смутилась: какой глазастый этот военный! Убрала руки под стол, нахмурилась.

— Сами делаем, за шестьдесят километров не наездишься… И вообще вы не тем интересуетесь, товарищ шеф.

— А чем мне надлежит интересоваться? — повеселел Олег.

— Передовиками производства, организацией досуга, культурно-массовыми мероприятиями.

— Вон сколько вопросов, а времени у нас мало, — расхрабрился Сысоев, видя, что она еще не преодолела смущение. — Давайте в другом месте поговорим.

— Когда же?

— В любой день после работы. Встретимся, а?

— Это что, свидание?

— Ну, если хотите, деловое. Для обсуждения вопросов.

— Надеюсь, деловая часть не затянется надолго? — теперь шутила и девушка.

— Все будет зависеть только от нас…

8

Женя недоумевала: как же случилось, что она сразу, почти не думая, согласилась встретиться с человеком, которого так мало знала? Неужели заросла, затянулась рана, заставившая ее бросить дом и родных, уехать сюда, о дальнюю даль? Или искренность, простота Сысоева покорили, подкупили ее?.. Впрочем, разговор-то действительно может у них пойти деловой.

Так рассуждала она, прекрасно понимая, что деловые беседы совсем не обязательно вести с глазу на глаз в вечернее время и что вообще этот круглолицый прапорщик явно неравнодушен к ней. Поглядывает несмело и удивленно, как на чудо, — это приятно Жене, хочется и правда быть красивей, добрей.

До самого конца рабочего дня не покидало ее возбуждение, все спорилось, все удавалось. Успела поговорить с Алешей Тверцовым, помогла девчатам завершить отделку на пятом этаже, с мастером условилась о задании на завтра. Потом возилась возле движка, помогая мотористу — разбитному вихлястому парню с жидкими усиками подковой. Языком-то парень действовал превосходно, трепался классно, а технику знал не очень, движок у него барахлил частенько. Вот Женя и выбрала время, посмотрела сама.

Пока отмыла руки, причесалась — завечерело. Девчата давно уехали на пароход. Затих дом-новостройка, только сантехники, переругиваясь, возились еще со своим громоздким оборудованием. Откуда-то потянуло дымком, и Женя забеспокоилось: вдруг огонь не загасили или мусор тлеет? Раздует ветром, вспыхнет среди ночи пожар.

Направилась к дальней, торцовой стороне дома, упиравшейся в срезанный склон сопки, заросшей непролазным кустарником и молодыми деревцами. За углом увидела костерок и три фигуры возле него. На чурбаке сидела Дора, такая раскрасневшаяся и вспотевшая, что оплыла краска с век и ресниц. Рядом — вихлястый моторист Листван. Рубаха расстегнута до самого пояса, на тощей груди наколка: орел, раскинув крылья, уносит в когтях девушку в изодранном платье.

Моторист перехватил взгляд Гречихиной, одной рукой застегнул рубашку, в другой держал прут с наколотым яблоком: пек над огнем. И Дора тоже пекла. За ее спиной, на расстеленной газете, — пустая бутылка. Куски хлеба, несколько огурцов. Навалившись на газету локтями, лежал третий компаньон — грузный, в старой спецовке. Лицо скрывали длинные грязные космы, по Женя узнала все-таки пьянчугу со странной кличкой Расстрига.

Всю эту картину охватила она разом, заметила, как заерзал моторист, недружелюбно покосилась Дора, с деланным равнодушием громко зевнул Расстрига. Прошла бы, наверно, мимо, предупредив, чтобы не забыли погасить костерок, но вот огонь-то и остановил ее. Очень уж споро, потрескивая, горело сухое свежеоструганное дерево. Да ведь это же столярка! Вчера привезли рамы, косяки, плинтусы, двери, сложили их в первом подъезде.

— Что вы творите?! Соображаете?! Дров вам мало? Кусты рядом! Обрезки досок валяются!

— Не мы, не мы! — заюлил моторист. — Кто-то до нас вытащил и поломал. Мы на готовое подошли, на огонек. Все подтвердят!

— Завтра же докладную подам! Как вы только додумались до такого безобразия! — негодовала Гречихина. — Мы эту столярку пять дней ждали!

— Да зачем докладную? Зачем подавать? — частил моторист, бросив в огонь прутик с яблоком. — Говорю, поломано было. Разве мы сами позволим в своей бригаде? Трое нас свидетелей против одной.

— Сухое горит весело, — ни к кому не обращаясь, сказал Расстрига, икнув. — Хрясь сапогом — и поленья!

— Не по делу возникаешь! — сурово оборвала его Дора.

— Чего еще? — лениво спросил тот.

— Псих на воле — хуже динамита! — расплывчато объяснила Дора и добавила с мужской грубостью: — Заткнись и больше не возникай!

Расстрига хмыкнул и повернулся на другой бок. А Дора, глядя на бригадира невинными глазами, сменила тон:

— Столярку правда не мы калечили.

— А кто?

— Может, шоферы, может, дорожники. Концов не найдешь, не докажешь. Попробуй лучше печеного яблочка.

— Спасибо за такое угощение. Дома чаю попью.