Ухожу, не прощаюсь...

— Ну. нет у нас, ты пойми, Федорыч, нет. И фондов нет.

На что тот, размахивая руками, неприятным скрипучим голосом возражал:

— А ты найди. На черта тебя тогда держат. Пойми, без этого я не могу работать.

Красавец-верзила молча слушал, и тут они наткнулись на меня:

— Вы не подскажете, как мне найти Степанова, заместителя начальника вулканостанции?

— Это буду я, — нехотя ответил верзила, справедливо решивший для себя, что ничего, кроме лишних хлопот, это знакомство не принесет.

— Я из экспедиционного отряда медиков. Вам и Эмману насчет нас вчера сообщил по рации Пашенко.

— Ничего он мне не сообщал, — безмятежно и, как мне показалось, радостно, что так легко от меня отделался, улыбнулся Степанов.

«По фамилии Степанов… из районных великанов самый главный великан», — проглотив досаду и растерянность: как это Пашенко не сообщил, так ведь тепло встретил! — невольно вспомнил я. — «Сорок пятого размера покупал он сапоги». — Он невероятно нравился мне, этот так небрежно отфутболивший меня Степанов, я почему-то знал, что он отличный мужик, хотя видел его в первый раз, и мне было даже неловко, что я вынужден приносить ему дополнительные хлопоты.

— Странно, — упавшим голосом сказал я. — Вчера Пашенко сказал, что по вечерней связи сообщит вам и Эмману… Может, вместо моей фамилии он называл фамилию Андронова, нашего профессора?

— Нет, Эмману, может, и сообщал, а мне нет, — опять безмятежно улыбнулся Степанов.

Весь мой заранее продуманный монолог (я знал, как надоедают на вулканостанции всевозможные экспедиции и туристы, знал, как трудно на ней с транспортом, — а всем помоги, как будто у вулканостанции и других забот нет, как помогать всем, и потому заранее продумал: сказать прежде всего, что я здесь не в первый раз, на кого сослаться, про кого как бы между прочим спросить) рассыпался, я ожидал чего угодно, но только не этого, что о нас вообще не сообщат.

— У Пашенко это иногда бывает, — все с той же безмятежной улыбкой вдруг выручил меня сам же Степанов. — Забывает. Да у нас вчера и связи с институтом не было. А я только что приехал с Толбачика. А что у вас за дело?

Я торопливо стал объяснять. Видимо, это у меня получилось довольно внушительно, — недаром репетировал заранее, — потому что по фамилии Степанов из «районных великанов самый главный великан» в почтительном поклоне навис над моей тщедушной фигурой:

— Владимир Витальевич Степанов. А это — заместитель по хозяйственной части, Иван Кузьмич Шуренков, — представил он преющего в официальном костюме и галстуке, несмотря на жару и пыль, мужчину… — А это, — повернулся он к взъерошенному, в спадающих штанах, второму своему спутнику, — лаборант-наблюдатель Владимир Федорович Танюшкин.

Взлохмаченный и возбужденный Владимир Федорович Танюшкин недовольно, что я так некстати вмешался в разговор, стрельнул глазами, хмуро сунул мне руку и собрался было с новой силой доказывать что-то заместителю по хозяйственной части, но Степанов опередил его:

— Так чем, по-вашему, я могу быть полезен?

— Нам нужно совсем немного, — заторопился я. — У вас работают люди на Апохончиче, под Безымянным. Нам необходимо несколько раз взять у них анализы крови — в разное время дня, на восхождении, до, после, после работы в вулканической загазованности, кто продолжительное время работает в зоне действующих вулканов, кто — нет. Параллельно мы будем брать кровь у себя.

— А зачем это? — насторожился Степанов.

— Сравнение анализов может дать любопытную картину. Об адаптации человеческого организма к условиям вулканической загазованности, к вулканическому высокогорью. У нас разработана очень простая и удобная в полевых условиях методика, по которой можно судить, чем могут кончиться дальнейшие перегрузки для конкретного человека: или они закаливают его, или ему грозит нервный и физический спад. Мы проверяли ее в тайге, в горах, а теперь вот решили еще раз «обкатать» применительно к вулканам. Кстати, она очень заинтересовала медиков, работающих по программе вашего института.

— Нашего института? — почему-то еще больше насторожился Степанов.

— Основная наша работа в экспедиции Эммана, но и у ваших людей интересно взять хотя бы несколько серий анализов. — Я не мог понять, почему вдруг изменился Степанов, куда исчезла его доброжелательность.

— И вы будете на основании этого делать заключения о профессиональной пригодности или непригодности наших работников? — совсем холодно спросил он. — Вы что, от медицинской группы отдела техники безопасности института?

— Нет, что вы. — Все еще недоумевая, я понял одно, что нужно как можно скорее открещиваться от медиков, работающих по программе института вулканологии, неожиданному контакту с которыми мы несколько дней назад так обрадовались, мало того, всевозможная помощь со стороны института была обещана благодаря им. — У нас своя, чисто научная программа. И, разумеется, никаких выводов делать о профессиональной пригодности или непригодности не входит ни в наши обязанности, ни в наши планы.

— Кровь из вены будете брать?

— Нет, из пальца.