Уклоны, загибы и задвиги в русском движении

В ней он, во-первых, справедливо развенчивает миф о расово-этнически стерильном, якобы, характере русской колонизации, подчёркивая, что «отечественная территориальная экспансия никогда не была вегетарианской и сопровождалась насилием — возможно, не столь масштабным, как осуществлявшаяся западными европейцами, но не менее вопиющим». Он подчёркивает, что русским всегда был не «чужд расизм или скорее, расовый образ мыслей, то есть признание важности принципа крови… Автохтонные народы ассимилировались в русскость вплоть до полного исчезновения с этнической карты, как это произошло, например, с мерей, муромой и мещерой… В имперский период русские минимизировали стратегию этнической метисации и перешли к этнической сегрегации»[31]. Но подобные важные наблюдения скорее относятся к предыдущему параграфу.

Во-вторых, в книге подробно и очень убедительно, фактически, раскрывается жестокая дискриминация именно русских на фоне других народов в ходе имперского строительства. «Русская этничность, — пишет Соловей, — была не привилегией, а тяжким бременем. Русский народ — создатель и хранитель государственности — в массе своей не имел политических и культурных преференций. Россия не была метрополией, а русские — господствующей нацией, не было национального угнетения в их пользу… В имперском строительстве русские парадоксально оказались заложниками собственной силы, превратившей их в тягловую лошадь и в резервуар пушечного мяса… Великорусские крестьяне были закабалены сильнее других народов и, в среднем, хуже обеспечены землёй. Русские несли основную тяжесть налогового бремени… То была целенаправленная стратегия перераспределения ресурсов в пользу национальной периферии». Подобная практика угнетения государствообразующей нации вела к росту детской смертности, снижению уровня грамотности и многим другим негативным последствиям. «Российская империя, — делает вывод Соловей, — не просто была империей без империализма. Она вообще была “империей наоборот”, то есть таким государственным образованием, где номинальная метрополия и номинальный имперский народ дискриминировались в пользу национальной периферии»[32]. «Говоря без обиняков, русское неравноправие составляло базовую предпосылку существования и развития континентальной империи»[33].

Доктринёрам-смыслократам такое положение вещей почему-то кажется «правильным». Мне — решительно нет.

Несмотря на противоречие между русским народом и имперским государством, наш народ, не прошедший тогда ещё через раскрестьянивание, был очень силён и показывал чудеса жизнестойкости. «Русской массе вовсе не было характерно ощущение имперского перенапряжения, которое столетие спустя послужило капитальной причиной гибели СССР. Русские успешно плодились и размножались, они чувствовали себя победоносным, полным сил, уверенно смотрящим в будущее народом»[34].