Прочитав, Ирка уставилась своими жгучими, как аджика, черными глазами на Людочку. Отхлебнула пива.
— Ты поняла?
— Не…
— Короче! У меня первый муж в преференас играл, каз-зел… Знаешь?
— Ну, ты рассказывала.
— Не сказала только, что козел законченный… Так вот, у них там в компании считалось, что пока нецелованная блондинка не посидит голой своей задницей на столе, за которым играют, никому удачи за этим столом не будет.
— О! Интересно. И что, посидела?!
— Посидела, — мрачно сообщила Ирка, видимо, сама огорчившаяся от некстати вызванных воспоминаний. — Потом я его с этой блондинкой в постели и застукала. Не только уже сто раз целованной, но и… в общем, неважно. Так вот. Значит, будем призывать Принца и вообще жизнь-малину своей… попочкой своей, вот чем!
— Это как?
— А так, как кот территорию метит, — весело сверкнула глазами Ирка. — Например…
— Ой! Ты что делаешь?!
Людочка с ужасом наблюдала, как ее подруга воровато стянула синие трусы на худые гладкие икры и, задрав халат, взгромоздилась на самое великое, самое дорогое и самое сакральное достояние института — саркофаг с Мумиешкой. Все-таки стекло над останками алтайской принцессы было пуленепробиваемым и не только выдерживало до пяти очередей из АКС-74 на расстоянии до пятнадцати метров, но и могло устоять под весом пятитонного грузовика. А вес у Ирки был, можно сказать, бараний. Та весело поболтала босыми ногами, сидя на саркофаге, взвизгнула фирменное симороновское «ТАК!!!» да соскочила, приказав властно:
— Теперь ты!
— Но… я… — растерялась девушка.
— Ты что, меня стесняешься?! Я могу выйти!
И она с демонстративной обидой направилась было к дверям. Людочка спохватилась:
— Ирка, не уходи! Я пошутила.
И торопливо, путаясь ногами, стянула с себя трусики.
Взобравшись на саркофаг, чтобы удержаться, она перекинула вторую ногу за край и села верхом. Только в первую минуту поверхность казалась холодной… а потом снизу пошло тепло. Это было на грани фантастики, это было ирреально, иррационально, и этого просто не могло быть. Но Людочка внезапно ощутила, что кто-то дотронулся до ее тела, распростертого над саркофагом самой нежной частью… погладил!
От ужаса она соскочила с саркофага, вскрикнув.
— Ты чего? — изумилась подруга.
— Укололась…
— ОБО ЧТО?
— Меня кто-то потрогал еще… оттуда, за это самое…
— Ты че, мать, сдурела? — не поняла Ирка. — Кто тебя оттуда потрогать мог?! Ну, ладно. Теперь ты настоящая Принцесса. За это надо выпить. И запомни: отныне, если ты хочешь в каком-то месте побывать, если захочешь остаться, если захочешь… в общем, главное — желание! Тебе нужно посидеть там. На столе, блин, на возвышении… в общем, на самом главном. Поняла?! Давай, пригуби…
Они выпили. Потом Ирка сбегала еще за пивом — как была, в халате и босиком. Институт был пуст, коридоры влажно дышали вымытой тишиной. Солнце закатывалось за острый, рваный край лесов, окружающих Городок. Они придумали еще ритуалов по мелочи: настоящая принцесса не одевается сама, ее одевают. Ирка, ссылаясь на свой опыт просмотра эротической версии «Анжелики», сказала, что там была цепочка придворных, которые передают из рук в руки предметы. Решили: на платяной шкаф и на пару стульев, куда Людочка вешает предметы туалета, она налепит бумажки с надписями: «Граф Артуа», «Маркиз дю Ребамбон», «Герцог Рэмон д’Обуви»… И все эти господа будут прислуживать ей по утрам, держа на своих спинках, а точнее, на согбенных спинах, одежду. Люда еще добавила к этому списку «графиню Чупа-Чупс» и «шевалье Шантеклера» — звучные, да и подходящие ей названия: первое она просто любила, а «Королеву Шантеклера» с Сарой Бернар пересматривала раз десять.