Шура читал и, забыв даже покраснеть, глядел на Нину, но она не смотрела на него. Она ела эклер. Шура обиделся и замолчал, не закончив стихотворения. Но этого никто не понял — думали, что уже все…
Заговорили о новом директоре, и Шура вспомнил услышанные им «голоса за сценой».
— Молодец, — сказал Шура, — правильно поступает.
— В чем? — спросила Стелла Максимовна.
— В том, что надо все по-новому. «Меньше грима, больше мима», — сами говорили. Меньше показухи, больше дел.
— Каких дел? — опять спросила Стелла Максимовна.
Шура не был готов к обстоятельному разговору на эту тему, кроме того, боялся, чтоб его не заподозрили в излишней информированности, поэтому уклончиво ответил:
— Ну, чтоб меньше разговоров, крика… успеваемость, посещаемость… опоздания… Не в этом главное.
— Не думаю, чтобы ты четко охарактеризовал новые формы работы, — сказала Стелла Максимовна. — Если же серьезно, то изменить нужно многое — и в работе, и в людях. Но Алексей Евгеньевич, на мой взгляд, чересчур максималистичен, рубит сплеча, не признает других мнений. Вроде бы за прогресс, а действует не прогрессивными методами. Так уже было раньше.
— А по-моему, он прав, — упрямо возразил Шура. — Лично я целиком за него.
— Ладно, — сказала Стелла Максимовна, — возьми вон то пирожное, оно вкусное. А эта тема слишком серьезна, чтобы о ней говорить просто так.
— Не просто так. Думаете, для меня не важно?
Он был не вполне искренен: куда больше занимали его сейчас мысли о том, как они пойдут с Ниной домой, захочет ли она, чтобы он проводил ее, и докуда — до подъезда или прямо до дверей? А если до дверей, то будет он… или она… опять… и кто первый?..
Обратно ехали все вместе, потом вышли из метро, стали прощаться, и так получилось, что Шура с Ниной остались одни. Шура шел, слушал, что говорила Нина, отвечал, а сам думал: «Эх, быть бы посильнее да посмелее, взял бы он, может, и понес ее на руках, хоть она выше него немного, и пускай все смотрят!.. Или обнять, как сейчас все делают, за шею — и идти так до самого дома…»
— Ты поняла, о чем я стихи читал? — спросил он.
— Не очень. Там все кругом рыжее и непонятно, чего сказать хочет.
— В поэзии необязательно все понимать, — наставительно произнес. Шура. — Это тебе не математика.
— Я и в математике не все понимаю, — рассмеялась Нина и взяла его за руку.
Спорить она явно не хотела.
И вот они опять у ее подъезда… Остановится или нет? Если да, надо будет небрежно бросить: «Ну, что же ты? Пошли дальше. Уж доведу…» Не остановилась. Вошла в подъезд, стала подниматься по лестнице. Перед последним пролетом взяла его за рукав и что-то все говорила, говорила… А он совсем ничего не понимал, смотрел на обитую дерматином дверь, кажущуюся такой уже знакомой, смотрел на другие двери на площадке и молил, чтобы за ними все уже легли спать, а гости чтобы давно ушли по домам и еще чтобы Нина никогда не подымала руку к звонку…
Раздался какой-то звон. Шура не сразу понял, что это… Ведь это Нина позвонила! Палец еще на звонке… Зачем же она? Нарочно, что ли?! За дверью уже слышались шаги.
— До свиданья, Шурик, — сказала Нина. — Завтра первый литература, да?
— Ага, — ответил Шура.
Он уже сбегал по лестнице. Очень нужно еще здороваться с ее родителями! Вверху хлопнула дверь… Ушла! Стоит сейчас в передней и снимает пальто… Ну и шут с ней… Ладно, он ей запомнит… Дурак — думал о ней целый вечер, глазел… Все. Теперь все. Хватит с него… Довольно… Завтра не кивнет даже… И Деру даст ответ. Пусть своему Сеньке скажет. Пожалуйста… Нет, он играть с собой не позволит!..
Путь к дому был вымощен этими возмущенными мыслями. Не было даже времени подумать, преследует его кто-нибудь на этот раз или нет. Он и внимания не обращал ни на чьи шаги — ни сзади, ни спереди, ни сбоку.
Нет, этого он ей не простит… Никогда!.. Теперь уж определенно все…
Глава V
ОБВИНЕНИЕ
— …Здравствуй, Шурик.
— Привет.
Это было следующим утром, после первого урока. Раньше они при всем желании поздороваться не могли: Шура, как всегда, ворвался всего на полметра впереди учителя.
— Что это у тебя вид такой? Не выспался?
— Вид как вид. Что мне, танцевать надо?
— Ты же и так не танцуешь. — Нина засмеялась. — Хочешь, научу?
Сеньку своего научи, хотел ответить Шура, но вовремя сообразил, что Нина и не поймет, о чем он.
— Без танцев проживем, — сказал Шура. — В ногах правды нет.
— Это не про то поговорка. Так научить? Соглашайся!
В ее серых, крапчатых глазах был смех, и еще были они взрослыми и умудренными, словно говорили: «Ну, чего ты пыжишься? Все-то я про тебя знаю, все вижу. И нечего тебе…»
Шура подумал: интересно, понимает она, что я обиделся, и из-за чего. И только подумал, как ему почудилось, что глаза дали ответ: «Конечно, да, чудак», и он начал безобразно краснеть — так, что закололо ключицы, и поспешил отвернуться и что-то крикнуть кому-то из ребят.
В этот день Шура позвал Нину в кино, и она сказала, ладно, только пораньше, а то дома уже ругаются.