Украденная беременность

— Сидеть! — неожиданно громко и жестко рявкает на нее следак, и Светка опускается обратно на стул, растерянно хлопая ресницами с потекшей тушью. Вот тебе и водостойкая! Вот тебе и «Буржуа»! — Вы теперь, гражданочка, вставать, ходить, жрать и спать — все будете делать строго по команде, так что начинайте привыкать.

— Вы меня посадите? — дрожащим голосом спрашивает Светка.

— «Сажает» суд, — холодно обрывает ее мужчина. — Но имеющихся материалов достаточно, чтобы отправить вас в тюрьму на срок до восьми лет.

Лана делает резкий вдох, а выдохнуть забывает. Она чувствует, как распирает ее грудь, как наливаются лезущие из орбит глаза новой порцией слез, хрипит, пытаясь выдохнуть…

— Прекратить истерику! — снова рявкает на нее следак и выплескивает в лицо стакан холодной воды. — Ишь, какие мы чувствительные, когда дело себя любимой касается.

Светлана так пугается, что забывает о том, как задыхалась парой мгновений раньше. Ее вновь начинает колотить озноб.

— М-м-не-е-е н-нуж-жен ад-вока-ат, — блеет она, сама ужасаясь тому, как испуганно и неуверенно звучит ее голос.

— У вас есть адвокат? — интересуется допрашивающий ее мужчина.

— Н-не-е-т, — трясет головой Светка.

Увы! Нет у нее денег даже на того адвоката, который помогал ей при разводе. У нее вообще нет денег, и жилья тоже нет. Если сейчас ее выпустят на волю — куда она пойдет? Без пальто, без жилья, с парой сотенных купюр в модном клатче размером с портсигар?..

— Вам назначат государственного адвоката, — сообщает следак. — Но уже не сегодня. Давайте, подписывайте протокол и в путь.

— Куда… в путь? — негнущимися пальцами Светка с трудом выводит буквы под диктовку мужчины.

— Как куда? — приподнимает тот бровь и усмехается. — На нары, гражданочка. На нары.

И снова скачок воспоминаний.

…Светку сначала долго куда-то везут в холодном, непрогретом салоне автозака. Потом ведут по длинным, мрачным, плохо освещенным коридорам, перегороженным железными решетками. Передают с рук на руки, то и дело требуют повернуться лицом к стене. Досматривают — грубо, бестактно, заглядывая туда, куда не каждый врач смотреть станет…

Потом вручают пару застиранных простыней и жуткое, истертое практически до дыр, колючее нечто, называя это «нечто» одеялом. Лана подозревает, что этому одеялу больше лет, чем ей самой. Да она таких не видела даже в общаге при техникуме, в котором училась!

И вот очередная дверь. Тяжелая, металлическая, с прорезью-окошком, сейчас запертым. За ней — темное помещение площадью не больше кладовки в проданном пентхаусе, две двухэтажных койки. «Нары», — понимает Светка и вздрагивает всем телом, замедлившись на пороге. Но долго ей стоять не дают: короткий тычок в спину — и она влетает внутрь, а за ее спиной раздается грохот засова.

— Какую суку среди ночи принесло? — раздается сиплый голос с одной из нижних коек.

— Утром посмотрим. Давай спать. — Отвечает голос со второй. — Ты, курва, — продолжает второй голос, и Светка понимает, что обращаются к ней. — Твое место, конечно, у параши, но тут у нас почти санаторий. Всего четыре койки. Давай, раскладывай свое добро и лезь наверх. И чтобы тихо! Не дай бог чем стукнешь — я тебя стукну так, что от стены отскребаться будешь. Уловила?

— Д-д-да-а… — снова блеет Светка, торопливо разворачивает матрас, растягивает поверх него одну из простыней и неловко лезет наверх.

— Рискнешь над головой шебаршиться — скину, — уведомляет первый, сиплый голос. — Будешь спать на полу. Лежи там и не дыши! Чтоб ни звука от тебя!

И вот уже неизвестно который час Светлана Журавская, когда-то известная модель, а потом — не менее известная в узких богемных кругах Москвы супруга состоятельного бизнесмена Лукьянова, лежит на верхней полке нар, вспоминает последние несколько часов своей жизни и изо всех сил пытается сдержать ознобную дрожь: быть скинутой на пол ей совсем не хочется!

…Утро не наступало слишком долго. А потом вдруг обрушилось на задремавшую Светлану громким звоном. Женщина дернулась и чуть не свалилась со своей верхней полки. Села, кутаясь в одеяло, заморгала опухшими глазами.

— Слышь, ты, новенькая. Курить есть? — окликнули ее снизу.

— Я не курю, — робко сообщила напуганная Лана.

— Закуришь, — уверил ее знакомый сиплый голос. — Давай, слазь оттуда, курица облезлая. Знакомиться будем.

— Ты это, скажи тому, кто тебя навещать будет, чтобы курево несли, — то ли посоветовала, то ли приказала вторая сокамерница. — А то чем расплачиваться будешь?

— За что расплачиваться? — не поняла Светлана. — Нет у меня никого…

Только произнеся эти слова вслух, она вдруг осознала их пугающий смысл: у нее действительно никого нет. Ни родни, ни подруг, ни мужа. Ей никто не принесет передачку. Нет ни одного человека, которого заботила бы ее судьба.

Светке стало страшно — куда страшнее, чем ночью на допросе или на досмотре.