Украденная невеста (ЛП)

Почему-то это хуже, чем быть вынужденной отсасывать у него. Я не хочу прикасаться к нему ни в коем случае, больше не хочу или, по крайней мере, это то, что я говорю себе, несмотря на предательскую дрожь возбуждения, которая, как я чувствую, ползет по моей коже. Но он знает, как я сейчас отношусь к своему телу, к своей внешности. И он знает, какой уязвимой я почувствую себя, если разденусь перед ним. Но я знаю, что у меня нет выбора.

Я медленно поднимаюсь на ноги, не поднимая глаз. Я скидываю свои кожаные туфли на плоской подошве, отталкивая их, и Виктор прочищает горло.

— Смотри на меня, пока делаешь это, — инструктирует он. — Я хочу видеть твое лицо.

Становится только хуже. Я поднимаю на него глаза, изо всех сил стараясь сохранить самообладание, чтобы не позволить ему увидеть гнев в моих глазах, негодование. Я пытаюсь выглядеть кроткой, даже раскаивающейся, женщиной, которая знает, что была неправа. Это единственный способ пережить это. Это все, что осталось, как и было с Франко, игра на выживание. И не важно, насколько это разбивает мне сердце или как больно мне от осознания того, что Виктор оказался ничуть не лучше, я должна пройти через это.

В некотором смысле, он хуже, потому что Франко никогда не был таким дьявольским. Он никогда не был способен спланировать такой полный обман. Я думала, что раньше была замужем за монстром. Но Виктор намного хуже.

Я поднимаю глаза на ледяной взгляд моего мужа, встречая его, даже не дрогнув.

А затем я наклоняюсь, дотягиваясь до подола своего платья.

КАТЕРИНА

Каждый дюйм одежды, который я снимаю, причиняет мне боль. Не физически. К счастью, что-то вроде раздевания больше не причиняет боли. Но когда я стягиваю платье через голову, я чувствую, как его взгляд скользит по мне, в нем больше нет ни нежности, ни заботы. Такое чувство, что он своим взглядом сдирает мою плоть с костей, разбирает меня на части, лишает того достоинства, которое у меня еще осталось. Я чувствую тяжесть его взгляда, гнев в нем, жестокость, и когда я позволяю платью упасть на пол и стою там в розовом шелковом нижнем белье, которое он купил мне, я чувствую, что начинаю дрожать. И все же, под всем этим, я чувствую проблеск тепла. В его взгляде есть похоть, даже если это жестокая похоть, и что-то глубоко внутри меня хочет знать, что он сделает дальше, как далеко он меня подтолкнет, что он заставит меня почувствовать. Я не забыла шок возбуждения, который испытала, когда он наклонил меня над кроватью и отшлепал, то, как я почувствовала ужас, унижение и жуткое возбуждение одновременно, больше всего сбитая с толку. Я не забыла, как это было, когда я вернулась к нему, и он взял меня всеми возможными способами, вызвав у меня оргазм, когда он жестко трахал меня и впервые взял мою задницу.

Если бы это была другая ночь, я бы почувствовала желание дать отпор, быть дерзкой, подразнить его, но я зашла слишком далеко, и я боюсь того, что может случиться, если я это сделаю. Я боюсь его. Мой муж. Мужчина, имеющий надо мной всю власть в этом мире.

— Снимай все, — четко произносит Виктор, его голос с сильным акцентом и резкий. — Не заставляй меня просить в третий раз, Катерина. Или тебе будет намного хуже.

Я киваю, мое горло внезапно сжимается. Я тянусь к застежке шелкового бюстгальтера, чувствуя, как мои соски напрягаются под шелком вопреки моим желаниям, когда я расстегиваю его. Я не хочу, чтобы он видел даже намек на возбуждение, но что-то в раздевании под его суровым взглядом, когда он остается полностью одетым, что-то зажигает во мне, заливая кожу румянцем, когда я спускаю бретельки с рук. Я говорю себе, что это просто жар от неловкости, но я знаю, что это неправда.

Позволяя лифчику упасть на пол, я понимаю, что даже если бы мне дали шанс покинуть эту комнату, я не совсем уверена, что сделала бы это. Просовывая пальцы под края шелковых трусиков, я спускаю их с бедер, благодарная за то, что сняла их хотя бы для того, чтобы у него не было шанса увидеть, как шелк начал влажно прилипать к моим складкам, и розовый шелк потемнел в промежутке между моими бедрами. Я не хочу, чтобы он знал, что это меня заводит, по крайней мере, пока. В какой-то момент, я знаю, он все равно узнает. И от этой постыдной мысли по моей коже разливается еще один жар, отчего мои щеки краснеют по причине, которая, я знаю, не имеет ничего общего с жаром неловкости.

— Очень хорошо, — одобрительно говорит Виктор, его глаза скользят по мне, как будто он оценивает произведение искусства или что-то еще, чем он хотел бы обладать. Что-то, что будет принадлежать ему.

Я уже принадлежу ему.

— Ложись на кровать, — приказывает он резким голосом. — Держись за столбик кровати в изножье и наклоняйся в талии, Катерина. Пока держи ноги вместе.