Украденная невеста (ЛП)

Я не знаю, как это возможно для нас. Но прямо сейчас мне все равно. Меня волнует только то, что он стоит рядом со мной и что прошло так много времени с тех пор, как он целовал меня, и я чувствую, как будто моя кровь горячо стучит по венам.

— Виктор. — Шепчу я его имя, сама того не желая, мой язык облизывает сухие губы, и я вижу, как взгляд Виктора немедленно опускается на мой рот. Такое ощущение, что мы перенеслись в нашу спальню, когда я пришла домой, когда он поставил меня на колени, когда он заставил меня хотеть того, о чем я и не подозревала, что могу. Когда я позволила себе забыть, чего хотела, и просто почувствовала, когда я позволила ему доставить мне удовольствие самыми постыдными способами, на которые он только был способен.

Я не должна хотеть его. Но я хочу так, как никогда не хотела ни одного другого мужчину.

Франко не мог мной командовать. Он даже не был мне ровней. Он был капризным ребенком, мужчиной, который хотел, чтобы ему дали власть, потому что у него не было ничего своего. Он не знал, что делать с такой женщиной, как я, которая родилась с местом в мире и властью, которую можно было раздавать. Но у Виктора есть все это. Виктор может делать со мной такие вещи, которые я никогда не представляла даже.

Я хочу, чтобы он поцеловал меня. Я хочу.

— Катерина. — Голос Виктора хриплый шепот на холоде, и я знаю, что на нас со всех сторон смотрят его люди, возможно, даже Левин, но мне все равно. Трепет пробегает по мне при звуке моего имени на его губах, от моей груди и дальше по всему телу, по каждому нерву и вене, пока я не чувствую, что пульсирую от этого, от желания и нужды, и я вижу тот же самый темный жар в его глазах.

Он хочет меня. Я не знаю, как и почему, но он хочет.

Я хочу попросить его поцеловать меня, хочу умолять, но не буду этого делать. Я не буду… я не буду просить, как бы сильно мне этого ни хотелось. Я краснею, несмотря на холод, мое сердце колотится так громко, что я думаю, он должен это слышать, и я знаю, что он видит это в моих глазах. Я чувствую смущение от того, насколько неприкрытым должно быть желание, нахлынувшее так, как это было в моем сне прошлой ночью. И все же, внезапно у меня все болит, мое тело пульсирует от второго удара сердца и потребности.

Что он со мной делает? Я не должна…

— Катерина — Виктор снова произносит мое имя, как будто собирается сказать мне, что мы не можем, или вернуться к уроку. Затем он стонет, его глаза темнеют, когда он протягивает руку, его пальцы хватают меня за подбородок, когда он притягивает мой рот к своему. — Блядь. — Рычит он, а затем, прежде чем я успеваю вздохнуть или подумать, его рот обрушивается на мой, твердый и грубый, и это все, что мне было нужно.

Я не думала, что когда-нибудь снова смогу получать удовольствие от грубости, но, возможно, это то, что мне нужно. Все, что я знаю, это то, что это чертовски приятно, яростно и жестко, когда его губы прижимаются к моим, его язык скользит по шву, толкается внутрь, требуя входа в мой рот, и я даю это ему. Я никогда не была сторонником публичного проявления чувств. Я чувствую, как выгибаюсь навстречу ему, забывая, что здесь есть другие, чтобы видеть, как я погружаюсь в него, нуждаясь в горячем натиске его рта, когда он наклоняется к моему и начинает пожирать меня так, как я не знала до этого момента, что отчаянно желаю.

Я хочу прикосновений, которое доставляют удовольствие, прикосновения, которых я действительно желаю. Я хочу забыть всю боль, весь страх. Боль все еще ощущается, каждая рана в моем теле кричит после упражнений и напряжения, а теперь еще и грубость Виктора, притягивающего меня к себе, но я едва чувствую это. Все, о чем я могу думать, это ощущение того, как мой рот открывается для него, жар его языка, его вкус, и я чувствую страстное желание в его поцелуе. Та же потребность отразилась в том, как он прикасается ко мне.

В этом нет никакого гребаного смысла, но я чувствую подавляемое желание, ночи, когда он хотел меня, его ладони обхватывают мое лицо, когда он прижимает мои губы к своим, а затем пробегают по моим рукам, вниз к талии и бедрам, притягивая меня к себе, когда он снова громко стонет, как будто ему все равно, кто может увидеть или услышать. Звук танцует на моей коже, обжигая каждый нерв, и я стону, настолько разгоряченная жаром, что, насколько я знаю, это могло бы быть русское лето, а не пронизывающий весенний холод. Я чувствую, как будто сгораю изнутри, и я чувствую, какой он твердый, его толстый выступ прижимается к внутренней стороне моего бедра. Это напоминает мне о каждой ночи, которую мы провели вместе, обо всем, что он когда-либо делал со мной, и внезапно я хочу все это повторить.

Я хочу все это.