Украденная невеста (ЛП)

— Я ничего об этом не знаю, — тихо говорю я, глядя на него снизу вверх. Я ненавижу его вид, ненавижу смотреть в его бледные, водянисто-голубые глаза, но все, что я могу сделать, это надеяться, что он увидит, что я говорю правду. — Я узнала о бизнесе моего мужа всего несколько дней назад. У меня нет для вас никакой информации.

— А если я думаю, что ты лжешь? — Степан жестоко улыбается. — Я могу заставить тебя страдать, Катарина. Я могу заставить тебя пожалеть, что ты вышла замуж за Медведя.

Как будто, мне нужно, чтобы они заставляли меня желать этого. Я бы сделала что угодно прямо сейчас, чтобы отменить это конкретное решение, как будто у меня действительно был какой-то выход из этого. Интересно, что бы подумал Лука, если бы знал, где я сейчас нахожусь, что его соглашение с Виктором привело к этому. Интересно, будет ли он по-прежнему думать, что оно того стоило.

Я и сама уже сомневаюсь.

— Я не лгу, — твердо говорю я ему. — Я ничего об этом не знаю. Все, что я знаю, это то, что мой муж торгует женщинами. И я думаю, что это отвратительно, — добавляю я для пущей убедительности, скривив губы, когда смотрю на него. — Поэтому я ничего не хотела знать об этом, даже если бы он захотел мне рассказать. Чего он не делал.

Степан отводит нож назад, постукивая им по пальцам другой руки, пока раздумывает.

— Я разочарован, — говорит он наконец. — Это не очень весело, если ты действительно ничего не знаешь. — Он хмурится. — Может быть, ты что-нибудь придумаешь.

И вот тогда все действительно начинается. Вот тогда становится ясно, что, возможно, Степану и Андрею было поручено вытянуть из меня любую информацию, которая могла у меня быть. Ни один из них на самом деле не заботится об этом сам по себе, они хотят получить возможность причинить мне боль, а информация, всего лишь предлог, чтобы сделать это. И теперь он просто собирается придумать оправдание.

Франко всегда был садистом мужем. Он был не из тех, кто придумывал творческие способы причинить мне боль. Пощечина, удар кулаком в живот, таскание за волосы. Ночи, когда я должна была удовлетворять каждую его прихоть, независимо от того, что я чувствовала по этому поводу, но у него не хватало воображения или склонности относиться к этому более намеренно.

Степан… это некто другой. Социопат, определенно. Садист, безусловно. И тот, кто явно наслаждается пытками просто ради них.

К тому времени, когда он наполовину закончил со мной, я перестала соображать. Мое тело уже было сплошным комом боли, но теперь это еще и синяки и неглубокие порезы. Нож Степана вонзается в мою плоть, когда он задает мне вопросы о бизнесе Виктора, о деньгах, бухгалтерских книгах и девушках, на которые я вряд ли смогла бы ответить, даже если бы захотела. У меня даже не хватает присутствия духа, чтобы придумать ложь. Поэтому я продолжаю жалко бормотать одно и то же снова и снова, больше всего на свете желая, чтобы это просто закончилось. Что бы это ни значило.

— Я не знаю. Я не знаю. Я не знаю.

Через некоторое время кажется, что Степана перестало волновать, знаю я что-нибудь или нет. И немного позже я вообще перестаю отвечать. Наверное, мне повезло, что у меня сохранились все мои зубы и ногти. Останется ли так, я не знаю. Но, по крайней мере, сегодня вечером я в безопасности, потому что, прежде чем кто-либо из них сможет прибегнуть к этим испытанным методам пыток, меня наконец отвязывают от стула и бесцеремонно укладывают на матрас, где оставляют лежать, свернувшись калачиком, на боку. Мои руки все еще за спиной, на данный момент онемевшие, и я задаюсь вопросом, наносит ли это какой-либо необратимый ущерб. Интересно, каковы последствия лежания на таком грязном матрасе, голой, с открытыми ранами. Интересно, накормят ли они меня когда-нибудь или дадут мне воды. Мой желудок похож на пустую яму, а во рту так сухо, что это почти невыносимо. Интересно, имеет ли что-нибудь из этого, черт возьми, еще какое-то значение.

Виктор не пришел за мной.

Может быть, он и не собирается. Может быть, это все из-за него. Не имеет смысла, почему они стали допрашивать меня о нем, если бы он устроил это сам, но, возможно, это был просто какой-то тщательно продуманный план. Возможно, он сказал им, чтобы это выглядело реалистично. Что бы это ни было, я начинаю понимать побуждение просто хотеть умереть. Ускользнуть и покончить с болью и страданиями. В конце концов, для чего мне жить?

Я ерзаю на кровати, морщась, когда синяк на моем животе прижимается к матрасу. Я думаю о том, сколько раз Степан бил меня там, о холоде и боли, о нехватке еды и воды, и когда мой желудок сжимается от тошноты, у меня возникает внезапная, ужасная мысль.

Что, если я беременна?

Мы с Виктором никогда не пользовались никакими средствами защиты. Также был длительный период, когда мы не занимались сексом до самого недавнего времени, слишком рано, чтобы появились какие-либо симптомы или действительно, что-либо укоренилось.

Но была наша брачная ночь.