Украденная победа 14-го года

Император еще не вернулся со Ставки в столицу, но императрица уже знала о новых назначениях и она не скрывала своего недовольства великим князем. «Он не имеет права вмешиваться в чужие дела, надо положить этому конец – и дать ему только военные дела – как Френч и Жоффр. Никто теперь не знает, кто император. Кажется со стороны, будто Н. все решает, производит перемены, выбирает людей – это приводит меня в отчаяние. Все делается наперекор Его желаниям»[285]. Устами недалекой императрицы, совершенно не разбирающейся в военной стратегии, дается оценка складывающихся отношений Главнокомандующего английскими экспедиционными силами во Франции на тот период фельдмаршала Френча и Главнокомандующего французскими армиями Севера и Северо-Востока маршала Жоффра с правительствами Великобритании и Франции, знать и оценивать которые мог только узкий круг лиц, обнимавших своим умом поле великой битвы в Западной Европе, мало известной в России. Это была та вершина, на которую взобралась немецкая агентура в министерстве императорского двора русского царя, диктовавшая устами императрицы правила поведения императору в его отношениях с Верховным главнокомандующим армии великим князем Николаем Николаевичем. Александра Федоровна, по подсказке своего прусского окружения, давала оценку и вновь назначенным министрам: «…относительно Самарина я более чем огорчена, я прямо в отчаянии. Теперь… все пойдет плохо…Он будет работать против нас, против Гр.»[286] Императрица так высоко чтила Григория Распутина, что в письмах к императору она писала его имя и всякое упоминание о нем с большой буквы, давая разительный пример подчинения себя духу и воли другого человека. Она очень недовольна и назначением Поливанова: «Извини меня, но я не одобряю твоего выбора военного министра…разве он такой человек, к которому можно иметь доверие?… Не враг ли он нашего Друга, что всегда приносит несчастье»[287].

Немецкая партия в столице русской империи не теряла надежды создать такое положение в стране и на фронте, когда, терпящая одно поражение за другим, русская армия могла бы сама вызвать в среде правящего класса и генеральских кругах стремление к окончанию войны и заключению сепаратного мира с Германией и Австро-Венгрией. Однако, несмотря на все неудачные сражения и оставление Польши, Галиции и Курляндии, и катастрофическую нехватку вооружений и боеприпасов, в русской армии не было пораженческих настроений, и ее солдаты сражались с прежним упорством и мужеством, как будто у них за плечами была не одна, а несколько жизней. Большая заслуга в таком настроении сражавшихся войск принадлежала великому князю Николаю Николаевичу, сумевшему на всех этапах борьбы сохранять твердое руководство фронтами и армиями.

На все удары немцев и австрийцев на стратегически важных направлениях великий князь Николай Николаевич успевал отвечать контрударами на других важных участках борьбы, а в угрожаемые районы, откуда могли последовать обхваты и обходы, своевременно подводил резервы, лично руководя их вводом в сражение, не давая противнику никакой возможности окружить русские войска. Из глубины страны поступали новые резервы, и Верховный главнокомандующий готовил их для решающих битв. Их мощь должны были усилить гвардейские корпусы, подчиненные лично императору, где среди офицеров росло возмущение засильем прусско-немецких генералов в управлении гвардией и их бездействием в вооруженной борьбе. Офицеры гвардии, в которой был представлен цвет русской знати, грозно роптали и требовали участия в боях наравне со всеми войсками. Проводя реорганизацию, великий князь намеревался подчинить гвардию своей власти и заменить в ней все командование. Ему уже удалось избавиться от Ренненкампфа, Сиверса, Шейдемана и он нещадно боролся с засильем прусских генералов в русской армии, большая часть которых стала служить не России, а интересам германской империи. Его ненавидели немцы особенно после того, как он настоял, чтобы царь утвердил закон «О прекращении землевладения и землепользования австрийских, венгерских или германских выходцев в приграничных областях»[288]. Опубликование закона и сообщение о нем в прессе послужило развертыванию в обществе кампании против немецкого засилья в России, которое становилось опасным во время войны с Германией, но правительство осталось безучастным к этим требованиям[289].