Украденная победа 14-го года

Все время, пока шло Брусиловское наступление, царь вел свой обычный и размеренный образ жизни, в котором у него была ежедневная потребность заходить утром к начальнику штаба ставки Алексееву, который делал ему короткий обзор важных военных событий на фронтах за истекшие сутки. Выслушав сообщение, Николай II, как правило, ничего не требовал и ничего не советовал, а молча уходил в свои апартаменты, где он и проводил остатки рабочего дня, если никуда не выезжал. Все текущие дела решал Алексеев, работавший много и напряженно, но не веривший в победу России над Германией и Австро-Венгрией. В присутствии генералов и офицеров штаба он нередко с горечью в голосе говорил: «Вот вижу, знаю, что война кончится нашим поражением, что мы не можем кончить ее чем-нибудь иным другим, но, вы думаете, меня это охлаждает хоть на минуту в исполнении своего долга? Нисколько, потому что страна должна испытать всю горечь своего падения и подняться из него рукой божьей помощи, чтобы потом встать во всем блеске своего богатейшего народного нутра…»[362] Помолчав и подумав немного, словно прислушиваясь к своему внутреннему голосу, он продолжал с грустью: «Армия наша-наша фотография. Да это так… и должно быть. С такой армией, в ее целом можно только погибать и вся задача командования свести эту гибель к возможно меньшему позору»[363]. Такие тяжелые мысли появились у Алексеева сразу после поражения русских войск в Нарочской операции, в которой предательство и измена генералов Эверта, Рагозы и Сирелиуса стоило русской армии около 100 тыс. убитых и раненых, а оставшиеся в живых офицеры и солдаты окончательно утратили веру в победу. Успешное развитие Брусиловского наступления вдохнуло силы и в начальника штаба Ставки, поверившего в возможность победы над врагом, и Алексеев, несмотря на трудности и прямые помехи со стороны царя, сумел вырвать у Эверта и Куропаткина резервы и отправить их Брусилову. После нескольких недель успешного наступления Юго-Западного фронта, в поведении императора обнаружился интерес к наступлению войск Брусилова, в котором, вместо радости, сквозила озабоченность достигнутыми успехами. Николай II все чаще утренние доклады Алексеева завершал словами: «Не пора ли нам остановиться?» Алексеев не знал, что императрица 6 июня в письме, поздравляя мужа «со всеми нашими успехами и «со взятием Черновиц» многозначительно добавила: «Только не следует слишком поспешно двигаться вперед, – проводим ли мы небольшие железнодорожные ветки для подвоза продовольствия и снарядов к фронту». [364]Это поразительный взгляд, наполеоновского размаха, и последние строки свидетельствуют о том, что это письмо, как и сотни других, написано не императрицей, а людьми, стоящими за ней, и теми, кого очень волновало наступление русской армии; прокладка железнодорожных веток для наступающих армий улучшала организацию их снабжения и по одному этому факту можно было судить о ходе дальнейшего развития событий на Юго-западном фронте. В царском дворе нашлись способные графологи, писавшие письма от имени императрицы, так что их почерк нельзя было различить, а самой Александре Федоровне оставалось только передать им подробности из жизни семьи и дворцовых интриг, и сплетен, которые надо было отразить в этих письмах. Императрица постоянно в своих письмах царю жаловалась на свой плохой и странный почерк, на больные пальцы и плохую ручку, мешавшие ей писать хорошо, давая понять мужу и потомкам, что большинство ее писем Николаю II написаны не ее рукою, а прусскими агентами.

Историки, перечитывая огромную переписку царя и царицы, отыщут в ней глубину трагедии венценосной семьи, задавленной своим окружением, и проживших свою несчастную жизнь в вечном страхе за себя и за жизнь наследника, и масштабы этой драмы венценосной семьи превосходят воображение Шекспира.

В первых числах июля с поста министра иностранных был удален Сергей Сазонов, последний активный сторонник союза с державами Антанты, и его пост занял председатель Совета министров Борис Штюрмер, с кем германские правящие круги связывали свои последние надежды на заключение сепаратного мира с Россией. В правительстве и в близком окружении царя шла отчаянная борьба за выход России из войны, и продолжавшееся успешное наступление русских войск в Буковине и Галиции ломало все предпосылки для его заключения. С 6 по 11 июля царица с детьми снова находилась в ставке, где она пыталась уговорить Николая II приостановить наступление и пойти по пути заключения сепаратного мира с Германией. Не добившись согласия царя, императрица прибегает к помощи «старца», и в конце июля она пишет Николаю: Распутин «находит, что было бы лучше не наступать слишком настойчиво, так как потери будут чрезмерно велики, – можно быть терпеливым и ничего не форсировать, так как в конце концов мы все получим; можно наступать очертя голову и закончить войну в два месяца, но тогда тысячи жизней будут принесены в жертву, а терпением также дойдешь до цели и не будет пролито крови»[365].