Украденная роза

Генри махнул рукой, приказывая своему отряду сдвинуться к правому флангу, и тут из леса хлынули тысячи солдат, рвущихся в битву. Йоркисты в панике развернулись и… поняли, что они в западне. Они были со всех сторон окружены. Слишком поздно им открылась роковая ошибка, и теперь предстоял последний – смертный бой.

Кровавая сеча длилась не более получаса. Счет убитых у ланкастерцев шел на сотни, у йоркистов – на тысячи. Великий герцог Йорк пал, и многие из преданных ему тоже поплатились жизнью. Могущественный Сэлисбери был захвачен злейшим своим врагом – Перси из Нортумберленда. Младший сын Йорка, семнадцатилетний герцог Рутландский, был убит лордом Клиффордом – в отместку за его отца, загубленного йоркистами. Многие счеты были сведены в той битве, окончательно развеявшей остатки рыцарского благородства, худо-бедно сохраняемого дворянами. Сие сражение, грянувшее в последний день тысяча четыреста шестидесятого года, положило начало бесконечным династическим распрям, замешанным на кровной мести.

После битвы ланкастерцы отправились праздновать победу в достославный город Йорк, над вратами которого их приветствовали насаженные на колья головы мятежников, напоминая, сколь грандиозен триумф верных подданных короля. Сам великий герцог, так ревностно домогавшийся английского трона, был увенчан бумажной короной, а рядом с его отрубленной головой темнели запекшейся кровью головы лорда Сэлисбери и герцога Рутландского.

Багряное солнце уже начало садиться, когда путешественники взобрались наконец на холм и достигли городских ворот. Розамунда в изумлении оглядывала грандиозные стены Йорка. Воронья стая кружила над главной аркой, что-то с карканьем расклевывая, вороны кружили и над зубчатыми стенами, и над башнями, высившимися по бокам ворот. Городская крепостная стена и башни были совсем такие, как в Рэвенскрэге. Но внутри… Розамунда отродясь не видывала таких огромных городов и была поражена обилию сновавших у ворот людей. Пожалуй, в эдакой толчее им не сыскать Генри, нипочем не сыскать.

Весть о сражении на Уэйкфилдском поле неделю назад принес в монастырь один бродячий менестрель. Он не мог назвать цифру убитых и их имена, зато поименно назвал вражеских предводителей, павших в бою.

С бьющимся сердцем Розамунда велела старшему в ее свите испросить у привратника разрешение на въезд. Тьма народа с повозками спешила попасть в город до вечернего звона, когда ворота уже закроют. Огромные фуры с бочками и бочатами протискивались сквозь главную калитку, дабы победителям было чем утолить жажду. Уплатившим пошлину никаких препятствий не чинили. Увидев, что пропускают всех, Розамунда поняла, что бояться нечего.

Устроилось все скоро, и они ступили на мощеные улицы этого второго по величине в тогдашней Англии города. Повинуясь напору устремившейся на главную улицу толпы, они продвигались все дальше. Оказалось, что не меньшая толпа рвалась наружу, тоже спеша покинуть город до колоколов. Над городскими стенами высился Гэлтресский лес, его огромные деревья зловеще темнели на фоне неба. «Боже, как хорошо, что дорога наша шла не через леса», – подумала Розамунда. Она была наслышана о том, что там сплошь биваки обеих армий, а еще полно всяких головорезов и разбойников.

Улицы были запружены людьми: Розамунда от тесноты едва могла дышать. Высокие дома так и манили войти внутрь. На один из них, самый приметный, Розамунда невольно загляделась, но ее тут же отнесло людским потоком дальше. У некоторых зданий были резные деревянные фронтоны, расписанные позолотой и яркими красками, – точь-в-точь имбирные пряники. На дверях красовались воинские гербы владельцев, поскрипывали изгороди. Дома так забавно клонились один к другому, словно хотели друг дружку поддержать. А верхние их этажи нависали над улицей, порою смыкаясь и загораживая небо. Внизу же, вровень с мостовой, были лавки, и их хозяева распахивали ставни, готовясь к вечерней городской гульбе.

Путь им пересекла мелкая речка, и, перейдя ее вброд, они свернули в один из узких проулков, ведущих в самое сердце города.

Когда проезжали мясные лавки, Розамунду мутило от смрада: обрезки и прочие отходы вываливались в канаву прямо посреди улицы. Затхлый запах крови, гниющее мясо. А уж запах навоза и конюшен преследовал их всюду: боковые улицы замощены не были, и под ногами и копытами чавкало месиво из грязи и навоза – того гляди оскользнешься. Даже несущиеся из домов ароматы жареного мяса, свежих лепешек и дымка от растопленных очагов не могли перебить уличную вонь.