Украденная субмарина. К-129

«Боевую службу мы несли, барахтаясь в тесном Японском море, — вспоминает непосредственный участник инцидента, командир подлодки К-126 Р. Рыжиков. — Против кого были нацелены из-под воды наши грозные ракеты с водородными боеголовками, мы, естественно, не знали. Тайна сия хранилась в командирских сейфах, и какие пеленги и дистанции надлежало ввести в умные приборы ракет «в случае чего» знали только опечатанные конверты-пакеты с соответствующими грифами».

Вышестоящие штабы на это боевое патрулирование выдали Рыжикову очень неудачный маршрут. Он пролегал через банку Ямато, где обычно японцы вели активный лов рыбы (сайры, как утверждает автор).

«Пронырнуть» этот район, не запутавшись в сетях… было довольно проблематично». Сразу ясно, что командир имел весьма отдаленное представление о сайровом промысле. Эту рыбу добывают специальными ловушками, которые погружаются у борта максимум на полтора-два метра. Над местом лова постоянно стоит ослепительный свет от ламп «Сириус», приманивающий рыбу, поэтому мимо ослепленного ловца сайры может спокойно пройти линкор. Но это — к слову.

На лодке же не все было исправно. Барахлил астронавигационный перископ «Сегмент-8», «обеспечивающий кораблю архи-точное знание своего места в море, без чего ракетная стрельба становится бессмысленной». Необходимо было срочно регулировать перископ. Для чего штурмана просили командира немного полежать в дрейфе. Командир решил: в ночь перед форсированием района активного рыболовства совместить зарядку батарей с регулировкой «Сегмента». Но за двое суток до этого, всплыв на предыдущую подзарядку, командир обнаружил потерю носового аварийного буя, несмотря на то, что он был приварен к корпусу. Командир был расстроен, предвидя вытекающие из потери неприятности.

При всплытии увидели весь горизонт в огнях. Дистанция 3–4 мили.

«По неписаному правилу мы без огней. Локацию в активном режиме не использую: могут засечь, кто их знает, может, заодно с ловлей рыбы занимаются разведкой. Известно, что за обнаружение лодок американцы «отстегивают» капитанам гражданских судов кое-какие премии… С мостика не спускаюсь, дремлю в металлическом кресле-сидении… Скоро рассвет, зарядка к концу… Через полчасика погружусь и, прижимаясь к грунту, пройду под рыбаками абсолютно скрытно. Вдруг, почти одновременно, вахтенный офицер и сигнальщик: «Товарищ командир! Слева 60, огонь судна начал перемещение по горизонту!»

Поднимаюсь повыше. Действительно, движется, но не сближается. Пройдет, паниковать не буду, думаю про себя, а на душе почему-то неспокойно. Опять забираюсь в кресло и пытаюсь отогнать навязчивую мысль-желание сработать радиолокатором, определить до рыбака дистанцию.

«Товарищ командир, он на нас повернул. Сближается!»

«Штурмана, кончай регулировку. Все вниз. Опустить «Сегмент». Может, все-таки проскочит мимо? Очень не хочется прерывать зарядку. Механик просит еще 20 минут… А огни все ближе. Ближе… Уже ясно видны оба отличительные: красный и зеленый.

Командир, наплевав на скрытность, приказал включить ходовые огни. И совершил главную ошибку — застопорил дизеля. И запоздал с командой сработать полный назад электромоторами. Японец тоже дал задний, но он увидел субмарину слишком поздно.

«Как замедленная съемка: вижу на палубе японца в высоких сапогах, в ковбойке, зюйдвестке и очках… Шлю ему серию «приветов» по-русски!» За что?

«Расходимся, но поздновато: его форштевень взлетает над волной и слегка бьет лодку в районе обшивки ракетных шахт, проламывает щель между первой и второй шахтой. Вижу, что пробоина совершенно безопасна, прыгаю в люк, задраиваю. «Срочное погружение!»

Потом уже в районе патрулирования, обменявшись радиограммами с Москвой, получаю радио главкома о том, что министр обороны приказал мне вернуться в базу, приходит страх перед расплатой. Будьте уверены, таковая была, как говорится, по полной схеме!

«Отмылся» я только через три года Службу заканчивал в родной Москве, в одном из центральных управлений флота… Действовал я, мягко говоря, не очень грамотно. Следовало плюнуть на скрытность и, маскируясь под рыбака, проскочить между сейнерами в надводном положении, а уж потом, в более безопасном районе, регулировать пресловутый «Сегмент». Или при опасном сближении с рыбаком не стопорить дизели, а прервав зарядку, перевести их на винт и отскочить от супостата… Были, конечно, и объективные причины: неудачный маршрут, привычка к широким океанским просторам, где встречные суда редки и все внимание уклонениям от самолетов, выход в море с разрегулированным прибором (начальство знало, но ради галочки в плане молчало) и т. д. и т. п. Какое-то непонятное чувство мешало принять правильное решение, давило внутри…»

Как выяснилось позже, в тот момент, когда японец пробил борт К-126, в Москве на Николо-Архангельском кладбище хоронили мать командира. Она умерла после его выхода в море, и он этого не знал.