Украденное имя<br />(Почему русины стали украинцами)

В конце XVII ст., в 1674 г., в Киеве вышел из печати «Синопсис», первое печатное произведение из истории русского или, как объяснял автор, «славяно-российского» народа. «Синопсис» был составлен на основе хроники бывшего преподавателя Киевской академии Феодосия Сафоновича, доведенной до XIII ст. В следующих изданиях ректор Киевской академии Иннокентий Гизель взялся перередактировать это произведение в нужном московскому царизму духе. Гизель сделал «Синопсис» схоластическим трактатом, посвященным легитимным нуждам романовской династии в ее отношениях с Польшей. В частности он обратил особое внимание на термины «Москва», «москаль». Гизель придумывает басню о существовании первопредка, внука Ноя, шестого сына Яфета, библейского Мосоха (Мешеха)[547] «для более удобного объяснения Москвы, москалей и, очевидно, для большей их славы»[548].

«Синопсис» попал в царскую библиотеку и стал наиболее популярным учебником истории в «Московском государстве». Издавался он около тридцати раз, последнее издание вышло в 1836 г. К этому изданию митрополит Евгений написал в предисловии: «книга сія, по бывшему недостатку других российских историй книг печатных, была в свое время единственной оной учебною книгой». Везде повторяется басня про Мосоха, которая воспринималась с пониманием необходимости объяснить происхождение этнонима «москаль». За «Синопсисом» басню про Мосоха повторяли все московские историки XVIII и начала XIX ст. В 1728 года известный украинский казацкий летописец Самийло Величко на основании какой-то давней рукописной книги составил сборник «Космография», где, в частности, есть раздел об «Преславном царстве Московском». Это очень интересный раздел, учитывая те сведения, которые имели в своем распоряжении украинцы о государстве, народе, к которым стала принадлежать часть Украины (Левобережье) из середины XVII ст. «Пущи лесные великые, страшные, а въ нихъ зверей всякихъ розныхъ несказаемое множество. Зверинихъ ловцовъ негде смишленейшихъ и мудрнйшыхъ нетъ, якъ московские люде»[549]. «Въ Московскомъ государстве училищъ книжныхъ философскихъ рознихъ не бывало… Женское тамъ житіє вельми нужное, все взапертю въ домахъ сидять, а которая нескрытымъ обычаемъ живетъ, то за добрую и честную жену не имеють». И дальше: «питіе ихь: пиво, медъ, вино горячее, пьютъ слишкомъ…»[550].

Знаменитый представитель барочного стиля в украинской литературе XVIII ст. Климентий Зиновиев посвятил один из своих стихов «иноверности» между «мужем и женою». Писатель предостерегает, что в супружеской жизни, где мужчина и женщина исповедуют разную веру, не будет согласия.

Это ест наприклад кгды бывает временами
Муж ляхъ а жена благочестивая (то есть православная).

Может случиться, что оба благочестивых (православные) и не «единых людей породы» и тогда тоже жизнь не будет:

А хотя и оба благочестивые да не единых
людей: сыречь муж будет москаль или литвин…

Или наоборот… «а вон правдивый руснак, казак украинец породы малороссийской». Потому что тогда:

Потому что ест гды не единых людей породы:
Не мьють и такій границ собой згоды[551]

.

Наиболее выразительное свидетельство того, как уживались этнонимы «Русь» и «Москва» уже в послекозацкое время, дает нам автор «Истории Русов». Это произведение, которое назвали «Поэмой свободного народа», было написано где-то не раньше второй половины XVIII ст. и не позднее первой четверти XIX ст.[552] Автор этого произведения (относительно его личности у историков существуют расхождения) согласно вековечной в народном воображение традиции, которая сохранилась до конца XVIII ст., считает украинцев и белорусов одним народом, которые называются «русинами» в противоположность народу «московскому». Под «Украиной» автор «Истории Русов», наследуя Киевскую летопись XII ст., понимает территорию среднего течения Днепра и не распространяет этот термин на всю «Русь».

Из этого большого по объему произведения мы приведем отрывки, которые ярко подтверждают существующую противоположность между народами Руси и Московщины. Вот, например, речь винницкого полковника Ивана Богуна, которую он произнес после споры с Богданом Хмельницким на совещании в Чигирине: