Украденное имя(Почему русины стали украинцами)

Нет такого национального имени, которое вызвало бы против себя столько ненависти, злобы, нападок и пропаганды, как название территории и народа: «Украина», «украинцы», «украинский»[910]. И россияне, и поляки издавна старались всячески бойкотировать и ограничивать термины «Украина, украинец»[911]. В начале XX ст. польский языковед проф. Брикнер протестовал против названия «Украина», дескать, надо название «Русь» уступить, по его выражению, «москалям», а держаться названия «малороссы». Иван Франко так ему ответил: «Можем на сие ответить уважаемому историку польского языка, что в создании названий, равно как и вообще в создании новых языковых форм историческая традиция играет определенную важную, но совсем не исключительную и даже не первостепенную роль. Нация существует не для языка, а создает и неустанно видоизменяет язык согласно своим нуждам; историку, прежде чем оценить, а тем более осудить какой-либо новообразование, следовало бы войти по возможности в причины, которые вызвали его и привели к победе над прежними формами; без такого понимания он рискует сделаться не историком, а доктринером, который ради какого-то любимого и переоцененного принципа готов живую действительность вытягивать или укорачивать на прокрустовом ложе. Где речь идет о польских темах, там проф. Брикнер очень прилежно старается, чтобы не впасть в такое доктринерство; сопротивление других народностей — это ничего, можно. А не следовало бы»[912]. Голос проф. Брикнера был неодиночный. «Кое-кто еще и ныне подсовывает злобное вранье, словно то название „Украина“, „украинский“ завели десять лет назад пруссаки и Австрия»[913]. Даже и теперь есть в Польше силы, которые выступают против терминов «Украина», «украинец», называя их австрийской выдумкой, или выдумкой немецкого генерального штаба, или московской интригой[914]. Генеральной тактикой польских ассимиляторов была в самый раз война с этнонимом «украинец». Относительно населения Волыни и Полесья утверждалось, что там нет никаких украинцев, а только этнографическая масса без определенного имени[915]. В 1939 г. польское правительство утвердило тайный план ассимиляции волынских украинцев. Согласно этому плану «сам термин „украинец“, „украинский“ попадал под запрет. Вместо них предлагалось употреблять термины „русин“, „русский“ и такие нейтральные термины, которые ничего общего с национальностью не имели, как „православный“, „волыняк“, „полищук“, „тутейший“. По мнению создателей программы, это должно было, в конечном счете, привести к полной ассимиляции украинцев»[916].

В официальных государственных публикациях послеверсальской Польши (1918–1939 гг.), в том числе в утвержденных сеймом законодательных актах, для определения понятия «украинский» употребляли термин «руський», а в скобках «русинский», чтобы не спутать с российским. Вслед за Брикнером авторитетный проф. Нич выступил на страницах влиятельного языковедческого журнала «Jeżyk polski» с призывом не употреблять в польском языке терминов «Украина», «украинец». Сама жизнь, как ответил ему либеральный польский деятель Леон Василевский, смела эту смешную в своей недальновидности, и, добавим, просто неразумную теорию маститого польского языковеда[917]. В полемику вокруг наших этноведческих терминов вмешалась тогда выдающаяся польская писательница Мария Домбровская. В статье «Сентябрь в Залещиках» она, в частности, писала: «Считается в последнее время, что русское население, охваченное польскими границами, само себя зовет украинцами и считает оскорблением своих национальных чувств, когда о нем говорят: русины. Поэтому поляки с чуткой совестью, а главное те, что понимают, насколько болезненным и опасным являете оскорбление национальных ощущений, употребляют слова „украинцы“ и „украинский“, даже если и не соглашались со всем, что вкладывает шовинистическая демагогия в те слова. Другие, более толстокожие или неблагосклонные для национальных меньшинств, употребляют только слова „русины“. И это раздувает пламя национального антагонизма. Когда целый народ принял это название как собственное имя и как проявление своих стремлений к государственной независимости и суверенности, то возникло это главным образом из необходимости подчеркивания своей обособленности от России, которая русский, по-польски русинский народ, вместе с его названием, культурой и историей силилась втянуть в свой ненасытный организм. Названий „Украина“ и „украинский“ царская Россия никогда не хотела признать. А для Польши это название должно было быть в наивысшей степени симпатично»[918]. На такую доброжелательную позицию выдающейся писательницы, вероятно, повлияла новелла «Сыны» ее современника — выдающегося украинского писателя Василия Стефаника, в которой есть такой выразительный эпизод: