Украденное письмо

– Но зачем, – спросил я, – нашли вы нужным заменить добытое письмо другим, похожим? И почему, при первом вашем посещении, вы не схватили просто письма и не бежали с ним?

– Министр человек отчаянный и энергичный, – ответил Дюпэн. – И он окружен у себя дома преданными людьми. Если бы я решился на открытое похищение, как вы говорите, я не вышел бы живым из министерского отеля. Добрые парижане так и не услыхали бы более обо мне! Но, помимо этих соображений, у меня были и другие. Вы знаете мои политические убеждения. В данном случае, я действую как сторонник потерпевшей высокопоставленной особы. Министр держал ее под своим игом полтора года. Теперь, он у нее в руках, потому что, не подозревая исчезновения письма, он будет продолжать действовать в том же насильственном духе, спеша, таким образом, к своей собственной погибели. И падение его будет столь же внезапно, как и некрасиво. Хорошо рассуждать о «acilis descensus Averni», но ко всем родам карабканья относится тоже, что Каталани говорила о пении: гораздо легче вздыматься вверх, нежели спускаться вниз. В занимающем нас случае, я не питаю никакого сочувствия, – по крайней мере, никакого сострадания, – к нисходящему. Он тот «monstrum horrendum», которым является гениальный, но безнравственный человек. Но мне хотелось бы знать, что именно подумает он, когда та особа, которую префект называет «известной персоной», покажет ему, что не боится его более, и он вскроет письмо, которое я оставил ему в мешке.

– Как, – спросил я, – разве вы что-нибудь написали там?

– Нельзя же было оставить его совершенно пустым… это было бы даже оскорбительно, сказал Дюпэн. – Этот министр, находясь еще в Вене, поступил со мною очень нехорошо, а я, хотя шутливо, пообещал ему тогда припомнить это со временем. Поэтому, понимая, что ему будет любопытно знать, кто его перехитрил, я захотел удовлетворить его любопытство. Почерк мой ему известен и я написал на чистом листке:

«…Un dessein si funeste,
S’il n’est digne d’Atree, est digne de Thyeste.»[1]