Украденное счастье

— Твое богатство, честь, жизнь — все в твоих руках, и если ты себя не спасешь, как же я могу тебя спасти?

— Не руби мне головы, Ромеш-бабу! — молил Годадхор.

Ромеш молчал. Годадхор решил, что он сжалился над ним, и, отпустив его ноги, спросил:

— Ну, что шкажешь, Ромеш?

— Сто рупий наличными деньгами, — спокойно ответил Ромеш.

— Ох, ты же меня беж ножа режешь! — воскликнул Годадхор.

— При чем тут я? Кто обижен, тот пусть и режет! Годадхор увидел, что Ромеш непреклонен. Тогда, попросив его подождать, он вышел из комнаты.

А Ромеш тем временем рассуждал сам с собой: «Деньги ребенка присвоил. Голубя увидел, а западни не заметил. А теперь что вышло? Ничего, в тюрьму попадет, узнает, как счастье добывать! Узнает, как на чужие деньги господина из себя разыгрывать. Забудет скоро, как волосы на пробор расчесывать и дхоти на городской манер носить».

Примерно через полчаса Годадхор вернулся унылый. Ромеш по-прежнему сидел на том же самом месте.

— Ну, что нового? — встретил он Годадхора.

— Что может быть нового, брат?! Я уже тебе шкажал, что у меня нет и одной пайшы! А от диди, думаешь, легко деньги получить? — ответил Годадхор.

Ромеш не дал ему докончить.

— Ты дело говори! Увертки брось, мне некогда! Мы — полицейские, нам каждая минута дорога! Отвечай мне скорее, да я пойду, — проговорил он. — Нам нельзя тратить время на посторонние дела.

Ромеш, как видите, прекрасно разбирался в дхармашастре[52].

— Брат, — произнес Годадхор, — уж прошил, молил, ну шештра и уштупила; шначала ничего не хотела давать, а потом дала пятьдешят рупий. После этого я у матери выпрошил. Доштал вшего што одну рупию; тебе што, и еще на роум одну рупию. (Так Годадхор обычно называл ром.)

— Тогда неси деньги! — приказал Ромеш.

— Шегодня?

— Сейчас же!

— Шейчаш никак нельжя.

— Ну, нельзя, так ничего не поделаешь! А тебе скажу, брат, это не так уж плохо. Твои слова как свидетеля не зачтутся. А я весь дрожу с тех пор, как услышал про это письмо. Как знать, куда может завести это преступление. Мне и раньше хотелось все раскрыть, ведь тогда я был бы в безопасности! Я бы уже давно рассказал обо всем, если б меньше тебя любил. Будь это кто другой, я бы ни минуты не молчал. Тебя я жалею, вот и молчу. Попадись другой в этом деле, уж он бы от меня менее чем за пятьсот рупий не отделался! А ты мне все равно что родной, поэтому я и согласился на сто рупий. Получу деньги наличными, тогда, сам понимаешь, одно дело. Как говорят, сытый желудок кнута не боится. Ну, а если не получу, на себя пеняй! Плохо будет! — пригрозил Ромеш.

Годадхорчондро был окончательно сражен этими словами. И снова пошел к сестре. Через какой-нибудь час он вернулся и отсчитал Ромешу сто рупий. Получив деньги, Ромеш отправился в участок.

БИДХУБХУШОН ВОЗВРАЩАЕТСЯ НА РОДИНУ. ШОРОЛА КОНЧАЕТ СЧЕТЫ С ЖИЗНЬЮ

Месяц бхадро[53]. В августовских сумерках слышен неумолкаемый шум дождя — он льет уже целую неделю. На дорогах непролазная грязь. Вода стоит в глубоких колеях, оставленных в этом месиве колесами повозок. Ступи туда неосторожно, и тебя обдаст грязной водой, как из пожарного насоса. Пропала тогда вся твоя одежда! Кое-где у дороги высятся деревья; сухие листья, осыпаясь с них, падают в воду. Запах гниения носится в воздухе. Над каждым деревенским домом вьется дымок. Хозяева засветло стараются закончить все свои дела вне дома, запирают двери и зажигают лампы. Сверчки, москиты и другие насекомые весело носятся во влажном воздухе. Радостно кричат лягушки; оглушает ухо пронзительный звон цикад. В это время на улице не увидишь ни коровы, ни козы, ни овцы. Надолго замерла жизнь в деревне.

В такой вечер по дороге, ведущей в Кришноногор, шли два человека. У обоих в левой руке по маленькому чемодану, в правой — по зонтику; на обоих надеты куртки, на головах тюрбанами повязаны чадоры. Шли они босиком. Тот, кто шел впереди, не казался усталым, но шедший за ним передвигался с большим трудом. Уже стемнело, когда путники подошли к деревне. До сих пор они не разговаривали друг с другом, но теперь тот, кто шел позади, обратился к своему товарищу:

— Дадатхакур, не стоит сегодня идти дальше! Давайте остановимся в этой деревне!

Это было сказано таким робким голосом, что если бы здесь присутствовал еще кто-нибудь третий, он подумал бы, что путник чего-то боится. Читатели, конечно, поняли, что произнес эти слова Нилкомол, а обращался он к Бидхубхушону.

Не получив ответа, Нилкомол снова стал умолять:

— Дадатхакур, не стоит идти ночью по дороге во время Пуджи. Давай зайдем в чей-нибудь дом, переждем глухую ночь, а потом пойдем дальше!

Бидхубхушон улыбнулся:

— Почему, Нилкомол, ты теперь так боишься? Прежде ведь ты не боялся воров?

— Раньше у меня ничего не было, а теперь кое-что есть, — ответил Нилкомол. — И ведь я ничего особенного не сказал, — отдохнем, и только.

— За этой деревней будет пруд, — промолвил Бидхубхушон, — а пройдем мимо пруда — и можем считать, что уже дома. Потерпи еще немножко. Тебе здесь бояться нечего. Кто осмелится напасть на путника вблизи Кришноногора?