Украденное счастье

Лишь однажды с тех пор я видел на обращенном ко мне лице Анрэ иное выражение. Это произошло на одном из семейных обедов, когда они у нас еще были. Зашла беседа об искусстве, я стал рассказывать женщинам про Эрмитаж, и тестя точно подменили. Куда девались его жесткость, сухость, постоянное стремление уязвить меня?! Слова, интонация, жесты – все стало другим. В его устах имена художников – Альфред Сислей, Анри Руссо, Анри Матисс, Клод Моне – звучали как молитвы. Он действительно очень много знает о живописцах, их судьбах, женщинах. Такое впечатление, что он был со всеми ними близко знаком. Под конец обеда Анрэ столь расчувствовался, что предложил мне выпить и провозгласил тост: «За вашего Щукина, угадавшего в Моне великого художника!» Конечно, на его фоне я в этой области дилетант. И наверно, еще и поэтому слушал его с большим интересом. Рассказчик он великолепный.

По наивности своей я счел, что после этого разговора в наших отношениях что-то переменится. Но, увы, ошибался. На следующий день в банке Анрэ был тем же Орелли, что и до вечера накануне. И дальше продолжалось точно так же. Напрасно я пытался еще раз завести разговор о живописи – вышло только хуже. Меня угораздило немного покритиковать картину, висящую у него в кабинете, – какой-то ученический пейзаж, изображающий сиреневый куст. Невооруженным глазом видно, что работал явно не мастер. Но Анрэ разгорячился, весь побелел… Больше мы об искусстве не разговариваем. Да и вообще не разговариваем.

Нет, право, я не понимаю, чем я ему не угодил. Конечно, я не принес в их семью нового капитала, но ведь у меня еще все впереди! Я хороший специалист и прилично зарабатываю. Моя семья ни в чем не нуждается, мы с женой можем многое себе позволить. Думаю, Анжела даже не почувствовала, что ее расходы оплачиваются теперь из другого кошелька, она имеет все, к чему привыкла в доме отца. Ну, почти все. Островов и коллекционных бриллиантов я, конечно, пока ей купить не могу, но ни в чем особенно не отказываю, хорошо одеваю, регулярно вожу отдыхать, оплачиваю учебу в университете. Что еще нужно? Да, я не принц Датский, не аравийский шейх. Но неужели он не видит, как нам с Анжелой хорошо? Ведь понимает, сволочь, что его дочь счастлива, и не рад этому!..

И ладно бы он просто тихо ненавидел меня, с этим еще можно смириться. Но последнее время он мне просто житья не дает! Затевает какие-то интриги, махинации… Как выяснилось, даже развести нас с Анжелой пытался, хотел обманом заставить подписать документы. Хорошо, что Макс Цолингер нас предупредил. Он хоть и старый друг Анрэ, а в этой ситуации выступает на нашей стороне. Именно он предложил мне взять Анжелу с собой, когда узнал, что меня отправляют в Италию. Мы согласились с его доводами и сегодня едем все втроем – я, Анжела и Софи. Точнее, вчетвером – моя жена ждет ребенка.

Все готово к поездке, но на душе тревожно, мучает какое-то смутное предчувствие опасности. И не исключено, что источником ее может стать именно Анрэ. Но я не позволю ему отнять мое столь тяжело доставшееся счастье! Тем более сейчас. Без боя я не сдамся. И если для защиты моей семьи мне понадобится перейти Альпы, все эти Лепонтинские и Рейтинские хребты, клянусь, я их перейду, как Суворов».

…Отца своего Владимир не помнил, тот умер, едва сыну исполнился год. Судьба Павла Яковлевского была одновременно и трагической и типичной – в семнадцать лет его, еще не окончившего школу, арестовали по какому-то абсурдному обвинению и отправили в лагерь. Прошло всего лишь несколько месяцев после снятия блокады Ленинграда, жизнь только-только начала налаживаться. И тут на квартиру нагрянули с обыском и увели профессорского сына. Он отсидел десять лет от звонка до звонка, а когда вышел, ухитрился не только доучиться в вечерней школе, но даже поступить в Ленинградский университет на физико-математический факультет. Однако подорванное суровыми лагерными условиями здоровье не позволило получить диплом. После третьего курса Павлу дали вторую группу инвалидности, он вынужден был оставить университет и устроиться на относительно несложную работу телефониста.

На вечеринке у друзей он познакомился с Наташей Горчаковой и не побоялся сделать ей, вчерашней «белоэмигрантке», предложение руки и сердца. Сыграли тихую свадьбу, вскоре родился сын Владимир, а через тринадцать месяцев Павла Яковлевского увезли в больницу с сердечным приступом. Домой он уже не вернулся.