Украденные воспоминания

Оркестр среагировал моментально: саксофоны взвились, выдувая мелодию американского гимна, а человек, стоящий у микрофона, положил ладонь на левую сторону своей груди. Впрочем, так сделали почти все. Наташа тоже пела, глядя, как открывает рот не знающая текста бывшая Зина — свою руку Джейн положила на декольте, но так, чтобы особо ничего не прикрывать. Вливался в общий хор и негромкий голос мистера Хадсона, а кто-то стучал в такт кулаком по столешнице. Набок упали бутылка шампанского и пара бокалов, которые, подкатившись к краю, соскользнули вниз, на тротуарную плитку, и с коротким печальным звоном разбились.

Пение закончилось. Постепенно присутствующие пришли в себя.

— Наша борьба уже приносит свои плоды, — произнес Джон громко, — часть людей выпущена из тюрем, однако дело не закрыто… Но теперь перед моими друзьями встала другая, еще более страшная опасность: всем им грозит гибель, то есть физическое устранение, как опасных свидетелей злодеяний российской полиции и ФСБ… Уже трое моих бывших подчиненных погибли…

— Трое? А кто третий? — вскрикнула Наташа, разорвав наступившую гробовую тишину.

— Светлана Томина, — вздохнул Джон. — Она попала в явно подстроенную автомобильную аварию.

Наташа закрыла ладонями лицо и почувствовала, как они наполняются слезами.

— Господа, простите, — донесся до нее голос Джона, — но погибшая девушка была лучшей подругой моей жены.

Сделав пару шагов к дому, Наташа повернулась к гостям, увидела направленные на нее сочувствующие взгляды и произнесла:

— Я сейчас вернусь.

Она поднялась в свою комнату, села перед туалетным столиком, посмотрела на себя, нарядную и ухоженную, вспомнила Светлану Томину, с которой не дружила, конечно, но ведь общалась часто. Знала, что у Светы маленький сын, а муж, с которым когда-то была в одном экипаже на раллиевых гонках, теперь работает инструктором в автошколе. Неужели и она погибла? А вдруг Джон прав, и смерть Марины Степановны, Грановского и Светы — не случайность, а чья-то злая воля?

Наташа вышла на балкон и посмотрела на океан, над которым еще плотнее сгустились сумерки. Внизу звучала музыка и сквозь листву пальм виднелось пятно света, в котором стояли накрытые столы. Она вернулась к зеркалу, приблизила лицо к его поверхности, проверяя макияж. Слезы почти не нарушили его, но все равно пришлось кое-что подправить.

Потом Наташа спустилась на первый этаж и увидела в углу холла нескольких человек в казачьих костюмах — тот самый коллектив, с которым репетировала несколько песен, для того чтобы исполнить их сегодня. Она подошла к музыкантам и спросила, не голодны ли те.

— Да нас сколько ни корми, — ответил один, — все голодными останемся.

— Эмигрантский хлеб горек, — произнес другой.

— Что ж уехали тогда?

— Дураками были. Но сейчас чего говорить? В любой момент можно вернуться, только нам это уже не надо…

Через час с неба упало несколько капель. Кое-кто из гостей начал прощаться, а еще раньше укатил джаз-банд. Оставшихся Джон пригласил в дом. Официанты втащили столы в холл, и в просторном помещении сразу стало тесно. В углу «казаки» принялись наяривать на балалайках «Светит месяц». Общество распалось на несколько компаний по интересам: в одной говорили о биржевых индексах, в другой об экспансии китайских капиталов, где-то обсуждали наряды первой леди… Джон шагнул к жене, но не сказал ей ни слова.

— Друзья! — обратилась Наташа к собравшимся. — В России есть обычай в дни радости и в дни горя петь. У меня сегодня и радость, и горе. Радость оттого, что вы пришли в наш дом, — поддержать нас с Джоном, и горе от дурной вести, ворвавшейся сюда без приглашения. Вообще, я пою редко, предпочитая слушать тех, кто умеет это делать лучше меня. А потому не взыщите… Исполню старинный русский романс, хорошо вам знакомый.

Она кивнула казакам, и сразу зазвенели гитары, мандолины и балалайки.

— Ехали на тройках с бубенцами,

А вдали мелькали огоньки…

На нее смотрели с удивлением. Она видела лица людей и понимала, что гости поражены не мастерством ее исполнения, а тем, что широко известная песня, которая всегда звучала на английском, оказалась русской.

Мне б теперь, соколики, за вами,

Душу бы развеять от тоски…

Наташа сделала паузу, смолкли на секунду и балалайки. Она взмахнула рукой, и тогда гости все разом подхватили:

— …Those were the days, my friends…