Украденный горизонт. Правда русской неволи

После этого над красивой фуражкой забористые матюки закачались. Не такие адресные, как у Дельфина, но не менее злые. А следом опять же вывод. Не такой скучный, как у отряд-ника, а масштабный, с обобщением, в котором для брата-арестанта ничего хорошего опять же не проблескивало:

— Нечего ждать, пока про нас и про нашу систему там наверху вспомнят… Да и не вспомнят ведь никогда, потому как прочих забот в государстве хватает… Самим шевелиться надо… С бухгалтерией на промке разобраться надо… Она и так в трёх вариантах ведётся, чтобы всем капало… Сдаётся, там ещё резервы есть… Зеки перетопчутся… Можно и ещё с нарядами покрутить… Подрезать, где можно… Знаю, кому это поручить… Есть на зоне мини-цех по ремонту автомобилей… Расширить его надо… Умельцев в лагере полно, платить им не обязательно… Вместо денег — валюты зековской «закурить — заварить» подбрасывать… Заказы, понятно, с воли подтягивать… Привлечь в помощь местных авторитетов, кто в своё время здесь сидел, с кем отношения сохранились… Но главное — не это… Главное, каждое возможное УДО — на карандаш, и чтобы никакой халявы, всё на коммерческую основу, как и всё везде в стране нынче… Каждый недосиженный месяц должен для арестанта, точнее для родни и близких его, денег стоить… И не так, как раньше — одни платят, другие — нет, а, чтобы все — только за бабки, жестко… Месяц воли досрочной должен, минимум, пятёрку стоить, ещё лучше — двести гринов… Чтобы без всякой поправки на нефть и прочую международную хреновню…

Многие из деревенских, что здесь сидят, никаких долларов в глаза не видели… Их проблемы… Верно, делиться придётся… С судьёй и прокурором, без них ни одного решения по УДО не принимается… Ладно, свои люди, тем более, что такое с ними уже не раз прокручивали… Теперь всё это в систему на поток надо… И, чтобы — никаких посредников-отрядников тут не путалось… Они — пусть бараки ремонтируют, арестантов воспитывают, отчёты составляют.

Забавно: в одно время с тем, как на белом поле над головой полковника Алесенко строчки менялись, сам он продолжал между арестантскими рядами прохаживаться. Более того, не замолкал при этом. На старые темы бросал отрывистые фразы: про непорядок во внешнем виде, про перешептывания в строю, про то, как плохо убирается территория, закреплённая за отрядами. Не столько говорил, сколько стращал да упрекал. При этом по-прежнему ни на кого конкретно не смотрел, а только мимо, исключительно в сторону.

Напоследок над нарядной тульёй уже отдалявшегося лагерного хозяина слова были изрядно цифрами разбавлены:

— В зоне одиннадцать отрядов… В каждом всякий месяц один, а то и двое-трое кандидатов на УДО… Каждое УДО — это, как минимум год недосиженного срока… Понятно, в седьмом инвалидно-пенсионерском там — сложнее, там голь перекатная… И в шестом, где почти одни блатные, — трудно… Всё равно хватает… Пусть по минимуму… По среднему… 11 x 2… 22… 22 x 12… 264… 264 x 200… Всё это ещё, пусть на двенадцать… Ух, до фига в год получается… А если, по курсу с баксов в рубли? Очень прилично… Пусть, судье-прокурору отстегнуть… Всё равно нормально останется… И как всё вовремя… Дочери отдельное жилье справить давно пора… Дачу достроить… А там сына после школы пристраивать… Обязательно в юридический… Неважно, кем потом… Следаком, адвокатом, нахудой конец сюда, в зону определю… А юридический — это репетиторство плюс взятка за поступление… Расходы… Расходы… И ведь всё можно найти, всё изыскать реально…

В этих мыслях ничему не поразился Никита Тюрин. Показалось даже, что всё это он уже то ли слышал от кого-то, то ли читал. Совсем, ничего нового. Про то, что УДО здесь за деньги, и про то, что хозяин лихо умеет эти деньги считать, и что деньгами этими делится он совсем нехотя, — обо всём этом он узнал уже в первые дни пребывания в зоне. Уже тогда казалось, что всё так всегда было и по-другому просто не бывает. Уже тогда к этому спокойно он отнёсся, а теперь, спустя четыре года… какое уж тут удивление. Куда серьёзнее его главный на сегодня вопрос тормошил: как распорядиться своим, своим собственным обретением, к чему новые свои, совсем непростые способности приложить?

Рассказать об этом тем немногим, с кем он позволял здесь себе быть хотя бы немного откровенным? А дальше что? Разве кто-то из них сможет дать толковый совет в этой ситуации? Куда более предсказуемо, что такой дар на общую потребность выставят, и придётся типа роли фокусника играть — зеков развлекать, долгие их срока новой забавой скрашивать. С какой стати в таком цирке участвовать? Разве это для порядочного арестанта приемлемо?