Украденный горизонт. Правда русской неволи

Только теперь этот приговор в другой плоскости кувыркался. Ведь «не в одиночку» — это не обязательно к мусорскому лекарю на поклон, можно и в хате обо всём этом рассказать, помощи попросить… Тот же смотрун, Вован Грек — бывалый, крученый, наверняка найдёт, чего посоветовать, подсказать… На худой конец, заручиться бы его помощью в случае, если эти гости всё таки что-то начнут…

Вот только, что ему расскажешь? Про то, как очень большая гусеница из дальняка выползла? А следом такие же переростки — жаба с богомолом… Ещё не известно, знает ли он, что это за существо такое — богомол… И — главное: разве легко ему во всё это поверить? Покрутит пальцем у виска? Рассмеётся в лицо? Или скажет: обоснуй! А чем обоснуешь?

Может быть, кто ещё из арестантов эту троицу видел?

Если бы видели, тогда бы сказали, тогда по этой теме в хате разговор был… Событие всё-таки в застойной здешней жизни…

Не было никого разговора.

Значит, никто не видел ни гусеницы, ни жабы с богомолом…

Но это не значит, что они не приходили…

Почему, кстати, «приходили»? Ведь обратно они не ушли… Выходит, остались в хате… Где-то засухарились, чего-то ждут… В любой момент могут снова объявиться… Всеми тремя персонами… Опять же, зачем? Чтобы с собой забрать? Куда? Или что-то нехорошее прямо здесь сотворить?

Показалось, что, ещё совсем недавно очень ясная граница между двумя частями его сознания завибрировала, утратила часть чёткости, а после и вовсе пропала. После этого в мыслях чехарды не грянуло, просто мыслей этих стало совсем немного, и все они вокруг главной темы сгрудились. А главная она целиком о том, как гости себя поведут, и что вообще им здесь надо.

Как-то по-тихому и о другом подумалось; вдруг эта кампания кого-то за собой подтянула, и подкрепление это уже здесь в хате хоронится, своего времени «Ч» дожидается?

Может быть, всё-таки поделиться с Вованом-смотруном? Рассказать, какие гости в хате своего часа караулят, и, того гляди, объявятся? Вдруг, поверит, поможет…

А, если, наоборот? Ведь было, буквально вчера было, тот же Вован Грек отвесил леща Сашке Касперу, когда тот припадок эпилепсии стал изображать… У Каспера голова так и дёрнулась… И никакого врача звать не потребовалось… Так этим дело и не закончилось. Смотрун ещё своей шестёрке Коляну Пушкину шепнул… Тот Касперу добавил… Хорошо добавил…

Стоит ли вовсе про гусеницу, жабу и богомола в хате озвучивать? Или… Самое реальное здесь всё-таки на себя одного рассчитывать. А это значит, одному против троих… Без заточки, без кипятка, только с голыми руками…

Ещё раз очень внимательно посмотрел он по сторонам.

На всякий случай посмотрел… Потому как знал, что ни тяжелого, ни острого в хате не найти. Скользнул взглядом по дубку и двум лавкам: всё добротное, из металлических уголков сработанное. Всё так же основательно к полу приварено. Ни сдвинуть, ни своротить!

Зацепил краем глаза шкафчик железный на стене. Кажется, к нему кто-то с похожими целями уже подступал, потому как висел шкафчик без дверей. Эту деталь он с сожалением отметил, ведь могла бы такая дверь, отделённая от шкафа, оружием послужить: и вес подходящий, и углы острые в наличии…

Впрочем, возможно, двери сами мусора и сняли… Чтобы арестанты от греха подальше были…

Значит, всё-таки с голыми руками одному против трёх…

Но это в том случае, если Они всё-таки пришли, если Они всё-таки здесь… И это в свою очередь тогда, если Они вообще есть, вообще существуют…

Хотя… Абсурд всё-таки это: и гусеница, и жаба, и богомол… Неоткуда им взяться в тюремной хате… По коридору им сюда — никак, там решётки и двери железные на замках, там продольные и прочие мусора во все глаза во все стороны секут… Мимо — не то, что звери с такими габаритами, мышь не проскочит…

И «по-мокрому» им в хату — никакой возможности… Очко на дальняке узкое — никому из троицы туда не вписаться… Да и водяного следа нигде не осталось… Не могла же вода молниеносно в один миг испариться так, что ни капельки не осталось… Опять абсурд…

Ещё один абсурд в придачу к другому абсурду… Только тот «другой» первый абсурд, и поважней, и помасштабней, чем все эти абсурды с живностью, у которой, пусть, неизвестно что на уме…

Первый абсурд — это не какие-то там гады, невесть как в хате оказавшиеся… Которые к тебе интерес, может быть, имеют, а, может быть, ты им и решительно — до лампочки… Которых, кстати, кроме тебя, пока никто и не видел…

Первый абсурд — эта штука персонально для тебя предназначенная, с твоей судьбой, с твоей жизнью связанная… И это сейчас самое важное…

Первый абсурд — это персонально твоё… По той причине ты здесь и обитаешь… Пока здесь… Позднее, после суда — в зону…

Первый абсурд пока на двух листочках стандартного формата помещается… По-казённому называется: «Предварительное обвинение…»

По сути, эти два листочка — документ, что твою судьбу на ближайшее время определяет… А, может быть, и вовсе на всю оставшуюся жизнь…

На этих двух листочках всё о том, что ты — Преступник… Правда, это «всё» опять таки из одного абсурда состоит.