Украденный Христос

Когда они подъезжали к зданию номер 666 по Пятой авеню, когда он смотрел на зловещий рубиновый символ, водитель сказал: «Кто-то сзади вот уже три квартала тычется нам в капот». Неужели Ньютон просто выждал в сторонке, а потом выехал за ними? В любом случае, он сидел далеко и не мог всего слышать. Или мог?

– Нет, Аделина. Даже если завтра клонирование запретят, я не остановлюсь. Иисус не был человеком, подобным мне или тебе. Он был Богом. Прости. Надеюсь, когда-нибудь ты меня поймешь. А сейчас я должен спешить.

– Ты хотя бы понимаешь, что я не обязана хранить это в тайне? – прошептала Аделина.

Феликс заглянул ей в лицо. Сколько муки в нем было!

– Я положусь на твое милосердие.

Взгляд Аделины стал отрешенным, лицо – безразличным, а дух любви, что связал их вместе, исчез, не оставив следа.

Глава 14 Утро пятницы. Турин, Италия

Утро в Турине выдалось холодным. Отец Бартоло поднял воротник черного пальто и, поморщившись от боли, встал с колен. Прошлой ночью ковчег вернулся на свое место в мраморной раке за вратами часовни. Ученые останутся еще на несколько дней, чтобы посовещаться и обсудить находки, а жизнь в соборе потечет своим чередом. Будут новые фотографии, новые данные спорово-пыльцевого анализа… еще что-нибудь, что так и не снимет с плащаницы покрова тайны. Целый год будут готовиться результаты, которые наверняка ничего не решат.

Каждое утро Бартоло приходил сюда, к часовне, венчающей лестницу собора Иоанна Крестителя,– приходил помолиться перед реликвией и просить Бога открыть ее тайну. Он хотел перед смертью узнать правду, от ученого или в божественном откровении – неважно. Верно ли Иисус, Спаситель, лежал под этим саваном? В день, когда он, Бартоло, умрет, тот ли, чье лицо видел он на плащанице, встретит его во славе, простирая руки с любовью?

Каждое утро Бартоло лил слезы, глядя на ангелов Гварини и всем сердцем мечтая попасть в их обитель, быть ближе к Господу. Тогда ему не придется cоборовать умирающего ребенка, обнимать безутешных отца и мать. Не придется возносить молитвы вместе с приговоренным к смерти, смотреть, как падают его слезы, и знать, что ничего уже не изменишь. Меньше всего Бартоло хотелось видеть людские сомнения и убеждать, что Господь жив. Что Он нас создал. Что Его стопами мы идем. Что Он приведет нас в жизнь вечную.

Последняя причина больше прочих побуждала Феликса молиться об истинности святой плащаницы. Он хотел, чтобы ученые доказали: именно она упоминалась в Новом Завете. Сначала их осторожность, граничащая с робостью, удивила его, потом разочаровала. В конце концов инициативу перехватили самые отважные; они-то и пришли к выводу, что радиоуглеродная датировка могла быть ошибочной. Тогда уже сама Церковь начала осторожничать и не позволила группе доктора Росси взять образцы плащаницы. Отец Бартоло так сильно опечалился, что занемог и следующим утром не выслушал ни одной исповеди, не провел мессы.

Мало-помалу он спустился по черной лестнице, ведущей из часовни. В самом соборе священник прошел по проходу между капеллами, а напоследок преклонил колена и опустил пальцы в святую воду. На Пьяцца Кастелло он подождал мальчишку-разносчика, колесившего кругами на велосипеде.

– Buongiorno, padre. Come sta?[6] – крикнул тот и швырнул Бартоло номер лондонской «Таймс».

– Buongiorno! Bene grazie![7] – ответил священник и взглянул на ясное небо.– Che bella giornata![8]

– Si, si. Ciao, ciao![9]

– Чао! – помахал мальчику Бартоло, сунул газету под мышку и оглядел заснеженные альпийские предгорья.

Его ждал добрый завтрак, приготовленный монахинями-кларисками.

Глава 15 Утро пятницы. Лаборатория Росси

Когда Феликс отпер лабораторию, часы уже пробили десять. До тех пор Аделина была рядом, пыталась разубедить его, но и она ушла.

Он закрыл дверь на ключ, взглянул на копию плащаницы, на окружающее его супероборудование. Только ли по воле случая клиника «Гора Синай» отказалась выделить площадь под его новые проекты, тем самым вынудив построить собственную лабораторию?

Феликс задумался о том, что потерял за минувшие двое суток: любовь Аделины, преданность сестры, доверие коллег, которых сам же собрал в Турине, душевный покой.

Предстоящие страдания его не страшили, ведь Иисус тоже страдал. Беспокоил лишь страх неудачи. Христос знал, что делал, а он…

Феликс произнес первое, что пришло в голову: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мною».[10]

В дверь постучали.

– Да-да?

– Доктор, это я, Мэгги.

– Мэгги, я…

– Я вам кое-что приготовила.