Украденный роман

Я смотрю на воду, темную и прекрасную, и понимаю, что однажды покину это место. И даже если вернусь, буду совсем другим человеком или даже призраком той женщины, которой являюсь сейчас.

– Ты чего тут сидишь одна? – прерывает мои меланхоличные размышления голос кузины. Я поднимаю голову – она стоит, уперев руки в тоненькие бока, и хмурится. Я собираю листы рукописи и хлопаю по песку рядом с собой.

– Ну, раз ты нашла меня, садись тоже.

Она не двигается с места.

– А тебе разве не надо собираться? – продолжает она, но хмурится уже не так сильно, а в уголках глаз у нее намечаются гусиные лапки.

Собираться. Конечно. Сегодня в доме прием. Совершенно не помню, в честь кого или чего – выкинула его из головы, пока кузина не напомнила. Я вздыхаю.

– Я положила платье тебе на кровать, – сообщает она. – Но ты куда-то пропала, и я полчаса искала тебя по пляжу!

Бедная кузина, она такая милая. Лучшая подруга детства, она стала и моей подружкой невесты, а потом просто осталась жить в нашем доме. У жены такого богатого человека куча обязанностей, так что мне даже выделили отдельный бюджет на прислугу и помощников – одной же мне было не справиться? Да и кто бы решил взвалить на себя столько хлопот? Так почему бы не платить жалованье любимой кузине, если я в любом случае хочу, чтобы она была рядом?

Я снова хлопаю ладонью по песку.

– Давай, присядь, у нас еще есть время.

В детстве и юности мы могли сидеть и разговаривать часами, только мы двое. А теперь – к моему неизменному раздражению, – даже когда мы остаемся наедине, все разговоры и тревоги вращаются вокруг него.

Кузина снова хмурится, но я не отвожу взгляд, и наконец она уступает и садится рядом.

– Ты в порядке? – спрашивает она. Я предлагаю ей вилку с наколотым куском рыбы, но она качает головой, мягко отказываясь.

– В полном, – отвечаю я.

– Ты не можешь пропустить этот прием, – укоряет она, и мне внезапно очень не нравится ее тон. Ну да, я не пошла на предыдущий званый вечер, чем привела мужа в ярость.

– Я просто хотела подышать свежим воздухом и пообедать. Это проблема? – огрызаюсь я, хотя злюсь не на кузину, а на все эти проклятые званые вечера, которым, как ожидалось, должна была посвятить остаток жизни.

Кузина вдруг замечает стопку бумаги, и выражение ее лица смягчается.

– Ты когда-нибудь все-таки дашь мне ее прочитать? – спрашивает она, показывая на рукопись.

Она знает. Я рассказала ей, что в моей голове давно зреет роман, и вот наконец после стольких лет его ростки начали пробиваться на свет. Она прощает мне некую отстраненность – на что не способен, вольно или невольно, мой муж. Она говорит, что все понимает, даже завидует этому творческому дару, когда слова наполняют и струятся по венам и ты оказываешься в стране, в которую есть вход только тебе одной.

Однако я отрицательно качаю головой. Написанное пока слишком живо и свежо, слишком откровенно и неприглаженно, чтобы показать ей. Стоит хоть один раз выпустить текст из рук, поделиться с кем-то, даже с ней – и он перестанет принадлежать только мне. Он станет чем-то другим, и я тоже. К тому же – и эта мысль пугает меня – вдруг ей не понравится?

Я прячу рукопись обратно в сумку.

– Ты мне не доверяешь? – Кузина подталкивает меня плечом, наполовину в шутку, наполовину обиженно. Но у меня нет настроения ни утешать ее, ни шутить.

– А что, если и так? – осаживаю я ее, поднимаюсь и вешаю сумку через плечо.

Возможно, с этого момента мне не стоит доверять никому.

Глава 14

На следующее утро я проснулась рано и отправилась в долгую, неторопливую прогулку по пляжу. Чувствуя, как песок обволакивает ступни, вглядываясь в серый туман, который окутывал океан, я укрепилась в намерении сосредоточиться на работе, на проекте. А для начала решила, что пора провести собственное расследование – и начать с ближайшей библиотеки: вдруг удастся накопать что-то о семействе Эшервудов в старой прессе, если таковая сохранилась в архивах. Эш уверил меня, что журналы Эмилии ему вернут не раньше обеда, и предложил прислать за мной Нейта к пяти часам. Поэтому весь день был в моем распоряжении, и я хотела провести его с пользой.

Согласно биографии, которую я читала в самолете, Эмилия Эшервуд умерла в тысяча девятьсот сорок втором году, но предыдущим вечером, исследовав данные на сайте с архивом газет, я нашла в дополнение только дату рождения отца Эша – тысяча девятьсот тридцать девятый – и последовавший через три года некролог Эмилии, опубликованный в «Нью-Йорк таймс» и «Лос-Анджелес таймс». Он звучал скорее не как некролог, а заметка из жизни знаменитостей – история семьи, их капиталы, но почти ничего о самой покойной. Направляясь в библиотеку, я, в общем-то, даже не знала, что ищу, но знала, что где-то должна найтись информация, которая бы подтверждала существование Эмилии Эшервуд в реальности.