– Я не хочу доставлять неудобств, – сделала я вторую попытку, но Нейт даже не ответил и заложил такой крутой поворот, выезжая на шоссе, что мне пришлось вцепиться в ручку двери.
Эш вышел из дома ровно в тот миг, когда мы подъехали к крыльцу, словно до этого в нетерпении высматривал машину. Широким упругим шагом он подошел ближе и сгреб меня в объятия, едва я выбралась наружу. Когда он наконец отпустил меня, Нейт с чемоданом благополучно исчезли, не оставив возможности настоять на своем касательно стирки.
– У меня для тебя сюрприз, – сообщил Эш, беря меня за руку и поднимаясь по ступенькам.
– Привезли дневники? – обрадовалась я. Неужели решение остаться было все-таки верным? В голове не укладывалось, как писать книгу, которую ждал от меня Эш, да любой текст об Эмилии, не увидев ее дневников. Пусть мои куцые знания французского не позволят понять каждое слово, но мне нужно было увидеть ее почерк, ощутить шероховатость страниц, пробежаться пальцами по строкам, в которых воплотилась частичка ее души.
Эш покачал головой.
– Пока нет. Но обещаю, тебе понравится. – Он так и провел меня за руку до знакомой кушетки и только там отпустил. – Присядь.
Я послушалась, он сел рядом – так близко, что наши ноги соприкасались, и я уже думала, как бы немного отодвинуться, когда Эш наклонился и взял с кофейного столика перед нами, как мне показалось, фотоальбом.
– Пока гостевое крыло готовили к твоему приезду, я вспомнил, что там осталась еще целая коробка с вещами помимо дневников.
– Фотографии? – уточнила я.
Эш кивнул и передал мне альбом, слегка наклонившись, чтобы открыть первую страницу. Когда он оказывался так близко, когда я вдыхала этот пьянящий аромат кедра, у меня перехватывало дыхание, и думать, а тем более говорить внятно становилось почти невозможно.
Эш указал на черно-белое фото, где, похоже, на фоне озера Малибу стояли молодая женщина и мужчина.
– Вот бабушка Эмилия с моим дедом.
Эмилия была потрясающей красавицей – это было видно даже на старом зернистом снимке: изящной, в светлом летнем платье и соломенной шляпе с мягкими полями, которая, однако, не скрывала широкой обворожительной улыбки.
Эш перелистнул страницу – на этот раз Эмилия сидела в каноэ, прижав шляпу к груди, слегка склонив голову набок, и светилась от удовольствия.
– Ух ты, какая красавица! – восхитилась я вслух. – Нам нужно использовать парочку этих фото в книге.
Вообще-то, я не знала, что скажет на это издательство, потому что никогда раньше не работала над подобным проектом, но мне очень живо представилась черно-белая книга с этим потрясающим лицом на обложке.
– Да, отличная мысль, – согласился Эш. – Мир должен узнать ее имя, увидеть ее лицо. А как тебе эта? – Он пролистнул еще несколько страниц, пока не нашел то, что искал: совсем юная Эмилия – лицо в веснушках, волосы заплетены в косу – стоит посреди цветочного поля. – Это во Франции, в том местечке, где она выросла. Еще до встречи с дедушкой.
Я, естественно, сразу снова вспомнила, как много связывало Дафну с этой страной.
– Дафна дю Морье училась в школе для благородных девиц во Франции, – сообщила я Эшу. – Ее предки, как и предки Эмилии, были французы. Дю Морье.
– Дю Морье, – эхом повторил Эш, как мне показалось, с идеальным французским акцентом.
– Вообще, Дафна фанатично изучала фамильную историю. В детстве ей рассказывали, что ее французские предки-аристократы владели стеклодувным производством, но когда уже взрослой женщиной она приехала во Францию для более серьезного исследования, выяснилось, что они были обычными рабочими на той стеклодувной фабрике, весьма далекими от аристократических кругов, и сбежали в Англию в страхе перед революцией. Она описала эту историю в «Стеклодувах».
Я вдруг осознала, что мой монолог звучит словно зачитанная статья из энциклопедии, и поспешно захлопнула рот. Эш рассмеялся.
– Вот видишь, ты специалист по дю Морье.
Я покачала головой.
– Все это я читала на днях, когда пыталась найти какую-то связь с Эмилией. Я все гадаю, могли ли они пересечься где-то во Франции? Может, ходили в одну и ту же школу?
– Полагаешь, они знали друг друга по школе и тогда Дафна украла эту историю? – В голосе Эша появилась какая-то мрачная настойчивость, которой там не было мгновением раньше. – Оливия, что, по-твоему, тогда произошло?
Я на миг задумалась.
– Не знаю, – честно призналась я. Даже если девушки тогда были знакомы, Эмилия еще не прожила личную «ребекковскую» драму, она еще ничего не знала ни о Генри Эшервуде, ни о его жене.
Кстати, о Ребекке Эшервуд я тоже до сих пор так ничего и не выяснила. Странным образом мне не удавалось найти никаких следов этой женщины.
Эш вздохнул и захлопнул альбом.
– Погоди. – Я протянула руку за альбомом, но Эш держал крепко и явно не хотел отпускать. – А как же Ребекка Эшервуд? – вырвалось у меня прежде, чем я успела обдумать слова.
– А что с ней? – грубовато отозвался Эш и отодвинулся. Но меня уже было не остановить.
– Сохранились ли ее фотографии?