Украденный сон

Наблюдающие получили задание проследить, не попытается ли Ларцев с кем-нибудь связаться. В пути следования он несколько раз задевал прохожих и пассажиров и коротко извинялся, и было нелегко понять, не являлось ли это условным контактом. По телефону он не звонил, никуда не заходил и ни с кем не разговаривал. Просто сидел на лавочке и курил.

Наблюдающие купили по паре горячих чебуреков и задумчиво жевали их, не сводя глаз с неподвижной фигуры в сквере.

Майор Ларцев купил в четвертом по счету от метро киоске пачку сигарет «Давыдофф», подав тем самым условный сигнал о необходимости срочной связи, и стал наблюдать за киоском.

Он вовсе не имел намерения вступать в контакт с теми, кто его шантажировал. Убийство Морозова ошеломило его. Ведь Анастасия сделала все, как они хотели, почему же они нарушили обещание? Почему убили Морозова?

Выходит, верить им нельзя и все их слова о том, что Надя будет возвращена немедленно, как только уляжется волна и опасность минует, могут оказаться ложью. Может быть, девочки уже нет в живых? Он не имеет права ждать, он должен найти их и сам спасти своего ребенка. Больше никаких переговоров и обещаний, на них полагаться, как выяснилось, нельзя. Надо проследить, кто снимет сигнал, и взять его за горло. Так, по цепочке, можно дойти до Главного, а уж у него он вырвет свою дочь, даже если придется его убить.

Ларцев внимательно смотрел в сторону киосков, но ничего интересного пока не происходило. Сам продавец никуда не выходил, продавцы из соседних киосков – тоже. Надежда была на то, что сигнал должен снять кто-то из постоянно находящихся в торговой зоне, то есть продавец, который и должен выйти, чтобы позвонить и сообщить о подаче сигнала. В случае, если этим человеком оказывался не продавец, а покупатель, которому продавец просто сообщает, что Ларцев купил пачку сигарет «Давыдофф», вся затея теряет смысл. Отследить покупателей он не сможет. Но все-таки надежда была… Он мерз на мокрой холодной лавке, наблюдал за киосками и думал о Наде. Как она там? Кормят ли ее? Не заболела ли?

Мысли его плавно перетекли на то, что шантажировавшие его люди обладали практически всей мыслимой информацией о девочке: куда и когда она ходит, когда и чем болеет, какие отметки получает, с кем дружит. За Надей следили постоянно, но информация была такая, которую не всегда можно получить обыкновенным наружным наблюдением. Казалось, этих людей информируют и учителя, и врачи из поликлиники, и родители ее подружек. Хотя Ларцев понимал, что этого просто не может быть. Как же это у них получается?

Внезапно он напрягся. Эта женщина. Лет за 40, крепкая, полноватая, с простым лицом, незамысловатая и слегка небрежная одежда, гладкие русые волосы, в которых заметна седина, стянуты на затылке простой резинкой.

Он в последние полтора года видел ее на каждом родительском собрании.

Когда умерла жена, Ларцев перевел дочь в самую ближнюю к дому школу, чтобы ей не приходилось много раз переходить дорогу. Раньше ее отводила и приводила Наташа, поэтому они могли позволить себе роскошь учить ребенка во французской спецшколе. Теперь для Ларцева главным стало другое – близость дома к школе, и девочка уже полтора года училась в обыкновенной школе, от которой до дома было десять минут ходьбы и только один перекресток.

На родительские собрания он ходил исправно, но ни с кем не знакомился, кроме родителей Надиных подружек.

Запоминать лица на таких собраниях ему казалось бессмысленным, потому что, во-первых, не все родители считают нужным посещать школу, во-вторых, ходят то мамы, то папы, то бабушки. Собрания проводились каждую четверть, и каждый раз Володя видел новые лица. Только эта женщина…

Она была на собраниях всегда. И всегда – что-то записывала. Это было совершенно непохоже на остальных, которые откровенно умирали от скуки, потому что про своего ребенка и так все знают, перешептывались, комментируя слова классного руководителя, некоторые женщины вязали, засунув клубки шерсти поглубже в парту, отцы, как правило, читали спрятанную на коленях газету или детектив. И только эта женщина внимательно слушала.

Ларцев наконец поймал и сформулировал смутное впечатление: все родители отбывали повинность, а она – работала.

Чем больше он думал о ней, тем больше странных деталей выплывало из памяти.

…Он опоздал на собрание и, войдя в класс, не стал пробираться к задней свободной парте, а сел сразу же у двери, рядом с ней. Она, как всегда, что-то писала, но с появлением Ларцева мгновенно убрала блокнот.

Он тогда еще в душе улыбнулся, подумав, что ей, должно быть, точно так же скучно, как и всем остальным, но она придумала себе занятие и сочиняет что-то, письмо или, может быть, стихи. Потому и спрятала написанное…

…Классный руководитель объявляет родителям результаты городской контрольной по русскому языку.

– Хотите посмотреть, насколько грамотно пишут ваши дети? – спрашивает она, собираясь раздавать тетради родителям.

Женщина закашлялась, прижала к губам платок и вышла из класса.