Украденный трон

Однако бестужевская затея вполне провалилась. Заговор против Орловых Хитрово[37] и иже с ним офицеров показал, что знать не только протестует против выскочки, но готова расправиться со всеми братьями, захватившими слишком жирный кусок царского пирога. Заговор был раскрыт, виновных отменно наказали, но Екатерина поняла, что не там искала себе защиту от любых посягательств на царский престол. Никита Панин холодно заявил в Сенате, что Екатерина вольна взять себе в мужья кого пожелает, но графиня Орлова никогда не будет царствовать в России.

Екатерина мучительно искала выход. Как всякой женщине, ей хотелось упрочить своё положение, спрятаться за спиной мужа, защитника, императора. Но выйти замуж — значит отдать престол в другие руки, самовольно отречься от той власти, которой она так добивалась. В то же время — родовитых царских кровей муж создал бы для неё надёжную опору. Она ведь, в сущности, никакого отношения к российской короне не имела, только через Петра Третьего она стала племянницей Елизаветы. А теперь никто не смеет сказать ей в глаза, что она захватила трон и уселась на нём без всякого права, она, худородная немецкая принцесса, не имеющая в своих жилах ни капли русской крови. Спасало пока то, что Павел, её сын, наследник. Не будь его, не будь сына Петра, ей даже не стоило бы и залезать на престол...

Петра больше нет, но есть ещё один, бывший император, свергнутый, но не отрешённый от престола Иван Третий, Иоанн, сидящий в тюрьме вот уже двадцать лет. Она так и так повертела и покрутила в уме этот вариант.

Толки об этом царе никогда не прекращались. То и дело на улицах появлялись подмётные письма, листки с призывом освободить Иванушку и сделать его царём. Она, Екатерина, не принимала во внимание эти листки. Мало ли что толкует народ. Его никогда не спросят, кого сажать на престол. Но мысль — сочетаться браком с царём — показалась ей соблазнительной. Вот тогда бы она заткнула всем глотки, никто и не пикнул бы. Она — жена российского императора Ивана, венчанного на царство в двухмесячном возрасте, правнука царя Ивана, двоюродного правнука Великого Петра. Впрочем, его же свергла Елизавета, заточила в Шлиссельбург. «Жаль, не убила, — холодно рассудила Екатерина. — Не было бы теперь забот...»

Но мысль показалась удачной. Она на двенадцать лет старше Ивана. Он сидел в крепости столько лет и, конечно, не воспитан, не образован, дик. Она справилась бы с этой задачей. Но спрашивается, чего ради? Отдать ему в руки власть, трон, корону?

Во всяком случае, надо посмотреть на него, определить, насколько он опасен, придумать выход из создавшегося положения.

Она поехала в Мурзинку инкогнито, как и Пётр, навестивший безымянного узника в Шлиссельбурге.

Увидев Ивана в большой полутёмной комнате с высокими окнами, забранными толстыми решётками и плотно занавешенными шторами, Екатерина оторопела. Из полумрака выступило перед ней лицо её покойного мужа, только бледное, как у мертвеца, с рыжеватыми кудрями и редкой курчавившейся бородкой. Те же голубые, светлые глаза, которые у Петра белели от бешенства, те же тонкие черты лица, те же бескровные губы. На мгновение ей показалось — это Пётр стоит перед ней — моложе на двенадцать лет, с кожей нежной, как у ребёнка. Старый камзол без всяких регалий не скрывал его цыплячью шею, висел на узких плечах как на вешалке.

Слабогрудый, низкорослый, он едва отвечал на её вопросы, переводя растерянный взгляд с её лица на окружавших придворных. Он слегка заикался толи от смущения, растерянности, неожиданности, то ли от природы. Екатерина едва разбирала его слова, но видела, что он не лишён здравого смысла и прекрасно знает, кто он такой.

И испугалась. Вернувшись во дворец, она тут же призвала Никиту Панина, приставленного ею к делам Тайной канцелярии, и велела добавить к прежним инструкциям ещё один пункт: «Ежели паче чаяния случится, чтоб кто пришёл с командою или один, хотя б то был и комендант или иной какой офицер, без именного за собственноручным Ея императорского величества подписанием повеления или без письменного от меня (Панина) приказа, и захотел у вас арестанта взять, то оного никому не отдавать, и почитать всё то за подлог или неприятельскую руку. Буде же так сильна будет рука, что опастись не можно, то арестанта умертвить, а живого никому его в руки не отдавать. В случае же возможности, из насильствующих стараться ежели не всех, то хотя некоторых захватить и держать под крепким караулом и о том репортовать ко мне немедленно через курьера скоропостижного».

Инструкция к тюремщикам Ивана добавляла и ещё некоторые подробности. Коменданту крепости Бередникову указывалось смотреть за хозяйственными нуждами команды при «некотором безымянном арестанте, новопривезённом в крепость» и добавлялось, что «хотя арестант сам по себе не великой важности есть, но на некоторое время секретно содержаться имеет единственно в смотрении у капитана Власьева и поручика Чекина, а до вашего сведения он не принадлежит».