Украденный трон

Зато он увидел, что везде, по всей узкой камере, расставлены корзинки, ящики, картонки с едой.

Он долго стоял у решётки, но Ксения не подняла головы, не заговорила с ним. Степан направился прочь.

Толпа всё ещё стояла на коленях. Бабы с ребёнком не было видно. «Чего ждут эти люди? — с горечью подумал Степан. — Чуда? Как же сильна в народе эта страсть, эта тоска по чуду. А Ксения не может делать чудес, она может только предсказывать, увидеть то, что будет...»

Толпа у ворот Петропавловской крепости простояла на коленях два дня и две ночи...

Глава XII

Весь нынешний день молоденькая княгиня Дашкова провела в большом волнении. С самого утра она завтракала у английского посланника Кейта. Светская болтовня закончилась совершенно неожиданно. Кейт вдруг сказал, что в городе носятся слухи, весьма неопределённые: будто бы гвардия собирается взбунтоваться и главная причина — предполагаемая война с Данией.

При этом светский лев и дамский угодник Кейт так выразительно посмотрел на княгиню, что у той застыла рука с чашкой кофе, не донесённая до рта. Дашкова знала, что Кейт хорошо ориентировался в слухах, самым тщательным образом информировал своё правительство обо всём, сколько-нибудь значительном в России. Собственно, это его дело — разузнавать, собирать информацию.

Но Екатерина Романовна не подала и виду, что разговор доставил ей неприятности.

   — Вы меня испугали. Мой муж гвардеец, слава Богу, что он теперь не здесь, а в Москве, поедет в Константинополь с извещением о воцарении Петра. И что слухи? — произнесла она как можно более непринуждённым тоном. — Неужели правда кто-то собирается взбунтоваться?

   — Да, и говорят, гвардия настроена серьёзно, — заулыбался Кейт. — Ещё бы, все её права и привилегии отобраны, её погонят на войну, как обычных солдат, да ещё сзади будут подгонять голштинские капралы.

   — Известно, кто этим занимается, кто плетёт заговор? — Эти слова она произнесла как можно более спокойно и непринуждённо, хотя салфетка так и прыгала в её руке.

Кейт внимательно посмотрел на собеседницу. От него не укрылось её волнение. Но он так же непринуждённо ответил:

   — Не думаю, чтобы они были. Вряд ли из-за привилегий и прав гвардии кто-то поставит себя под удар, особенно из родовитых людей. А без главарей из знати вряд ли такой заговор удастся...

   — Вы правы, — успокоенно ответила княгиня, — вряд ли кто-то захочет подвергать себя бессмысленному риску...

   — Да. — Кейт по-прежнему внимательно смотрел на княгиню, но ему больше не удалось уловить в её взгляде и поведении ни малейшего следа волнения. Очевидно, она опасается только за своего мужа, решил Кейт.

   — Думаю, генералы и офицеры не станут выступать против войны, ведь на ней они смогут отличиться и завоевать высшие чины. А толки приведут лишь к нескольким казням, ссылкам в Сибирь, да некоторых, наиболее болтливых, солдат прогонят сквозь строй и палками выбьют страсть к разговорам. Так что всё это и окончится пустыми разговорами и слухами.

Дома, запёршись в своём кабинете, она думала было сообщить мужу в Москву — она регулярно писала ему в специально установленные почтовые дни, — но ограничилась обычным: она и дочь здоровы, она по-прежнему ездит на своё болото и благоустраивает его, хотя смысла в этом вовсе нет. Тем не менее она подробно сообщила ему, что несколько оброчных крестьян, отпущенных в город, прорыли канавы, вода стекла и теперь можно подумать о планировке посадок и даже строительстве дачного дома. Она поцеловала письмо, заклеила его и бросила в пачку других для отправки.

Ей доложили о прибытии офицеров Преображенского полка. Пассек, Бредихин, Рославлев ещё раз обговорили с ней подробности, сообщили, что все солдаты четырёх полков готовы к перевороту — провозгласить Екатерину императрицей. Княгиня спросила Пассека, уничтожил ли он записку Екатерины.

— Я храню её как зеницу ока, — смешался Пассек.

Княгиня даже покраснела от подобной неосмотрительности и, потребовав записку, тут же сожгла её на огне свечи.

Это событие опять выбило её из колеи и заставило убедиться, что всё ещё шатко, неопределённо, замыслы скорее плод беспочвенной фантазии, а не планы, чётко обозначавшие действия. Единственное, что они точно знали: удар следует нанести тогда, когда Пётр поедет к войскам в Данию. Сделать это он должен через три дня после празднования своего тезоименитства, назначенного в Петергофе у Екатерины.

Она пошла спать в волнении и испуге. Только теперь она поняла размеры опасности, поджидавшие её при неудачном повороте дела...

Однако спокойно проспать до обеда, как она любила, ей не удалось. В пять утра служанка разбудила её и шёпотом сказала, что её желает видеть князь Репнин[35]. Сердитым голосом старая нянька, всегда спавшая в комнате княгини, проворчала, что уж очень неурочное время выбрал князь Репнин для своих визитов. Но княгиня прогнала её и, быстро одевшись, велела звать князя. Этот молодой ещё человек — племянник графа Панина — был женат на кузине княгининого мужа, Дашкова.

Без всяких предисловий он резко сказал:

   — Всё пропало, уважаемая кузина...