Настораживали Москву и публичные заявления, подобные радиовыступлению главы польского эмигрантского правительства В. Сикорского 1 марта 1940 года о том, что «мы находимся в состоянии войны с Советами, как и с Германией».
Не правда, как созвучны эти слова с демагогией украинских националистов о том же — они тоже, дескать, воевали против москалей и нацистов. Как говорится, — Бог им судья, но и мы вмешаемся в этот процесс ради отыскания истины. Пафос, конечно понятен, но факты — упрямая вещь.
Получается, возникла своеобразная зависть, переросшая в болезненную ревность, у западно-украинских националистов к своим недавним хозяевам, кто больше насолит Советам.
Оуновцы из числа бандеровцев и мельниковцев считали, что, прежде всего, они играют первую скрипку помощи гитлеровцам в борьбе «с жидо-большевистской властью Москвы», а «ляхи» только мстят Советской России.
Шесть лет спустя после начала войны Сталин, выступая на встрече при подписании советско-польского договора о дружбе и сотрудничестве, по этому поводу заявил:
Бандеровцы в течение 1943–1944 годов провели целую серию террористических акций против польского населения, проживающего на территории Западной Украины. По приказу Центрального провода ОУН подразделения УПА стали в буквальном смысле вырезать целые семьи поляков и сжигать места их компактного проживания. Кроме того, оуновцы получили отмашку от гитлеровцев, предписывающих согласно плану «Ост» искоренить поляков, как и другие славянские этносы.
Они были заинтересованы в санации территории под заселение её в будущем немцами в ходе установления «нового порядка» в Европе. Потом бы они взялись и за украинцев, и не только из ОУН, — это тоже, по мнению нацистов, была «грязная нация» в расовом разумении этого слова.
Реакция на понятие врага у бандеровцев была жестока и вполне стыковалась с нацистской практикой. Вот что говорилось в одном из документов ОУН:
И они действовали: ножом, топором, штыком, удавкой, пистолетом…
3 августа 1943 года состоялся так называемый Чрезвычайный Великий Сбор ОУН. В пунктах 11 и 12 резолюции этого сборища говорилось:
Ещё не успели главари ОУН принять и провозгласить «постанову збору» — (постановление собрания —
Обратимся к свидетельским показаниям одного из руководителей УПА Юрия Стельмащука, действовавшего на Волыни и Ровенщине под кличками «Кайдаш» и «Рудой» и захваченного «истребками» из числа местного населения вместе с представителями органов госбезопасности УССР в феврале 1945 года.
Являясь членом ОУН, он в январе 1940 года бежал в Польшу, оккупированную в то время немцами. Там он был завербован агентом абвера, референтом по военным делам центрального провода ОУН Ю. Лопатинским и направлен в немецкую разведшколу, в которой готовили диверсантов.
Вскоре, а точнее с 16 июня 1941 года Стельмащук, согласно документам прикрытия, стал Григорием Михайловичем Грицкивом. Абверовское начальство поставило его группе, состоящей из четырех человек, совершить ряд диверсий на крупном железнодорожном узле станции Сарны. В документах у немцев этот узел именовался как «Сарненский крест». Для этой цели перед началом войны диверсантов забросили на территорию Ровенской области.
В протоколе допроса Стельмащука от 28 февраля 1945 года есть такое признание: