Украина – четверть века незалежности. Взгляд постороннего. Книга 3. Время беды

Я много лет прожила в Киеве в точно таком же районе и почти каждый теплый вечер слышала, как на скамейке под моими окнами соседи — сверстники Ярослава Мазурка, одетые так же, как он, и живущие похожей жизнью — под пиво и анашу («драп» — на киевском сленге) обсуждают свои очередные увольнения, кидки работодателей на деньги, безденежье, усталость от жен, тещ и матерей, неправильную политику правительства и т. д., а по мере выпитого и выкуренного начинают строить планы обогащения: вот бы взять где-то денег и раскрутить какое-то дело…

Эти разговоры продолжаются годами, растут дети и квартплата, стареют жены и матери, дорожают продукты, да и из возраста, когда берут на низкоквалифицированную работу, эти ребята постепенно выходят, а дело не то, что не раскручивается — вообще никакого просвета в жизни нет. Зимой 2013–2014 годов почти все они окажутся на Майдане, а потом и в армии или в добровольческих батальонах. Они действительно поверят в то, что евроинтеграция и/или свержение Януковича изменят их жизнь к лучшему. Раз и навсегда.

(Аглая Топорова. Украина трех революций: Очерки»: Лимбус Пресс; СПб; 2016 ISBN 978-5-8370-0720)

* * *

Оба этих отрывка — повествуют о процессе и продуктах распада, который постиг нас в 1991 году, когда развалилась не только страна под названием СССР, развалилось еще и советское общество, советский народ, целая россыпь культур — советская городская, сельская, индустриальная. Этот развал — мы видим не только, когда проходим мимо некогда огромного, а теперь заброшенного и разграбленного завода, этот развал — в наших душах, в наших головах. Молотилка перестройки, страшный взрыв девяносто первого и пожар «лихих девяностых» — оставил пепелище в душах многих из нас. И теперь — все это сказывается самым страшным образом.

Точно в такой, а может, именно в этот посёлок свезли жителей Матёры и прочих сгинувших деревень — и тут они «застряли в ожидании, — когда же последует команда двигаться дальше, и потому — не пуская глубоко корни, не охорашиваясь и не обустраиваясь с прицелом на детей и внуков, а лишь бы лето перелетовать, а потом и зиму перезимовать

Это ведь мы. После девяносто первого года — многие из нас так и застряли в ожидании, ни туда, ни сюда. Не пускают корни, не обустраиваются. Для многих (и не только на Донбассе, но и в целом на Украине) те страны, которые созданы после 1991 года — они как чужие, с ними ничего не связывает, за них не проливали кровь деды, они не побеждали в войнах, их не жалко. Можно и поджечь как Украину. Причем на опыте Украины мы видим, что Украину — не жаль ни одной из сторон, участвующих в конфликте — ни украинцам, ни жителям Донбасса, ни нам, русским — хотя мы, русские, как раз таки не замечены в стремлении к гуманитарным бомбежкам. Да, не жаль. Было бы жалко — так попытались бы хоть немного для начала поговорить. А сейчас Украина напоминает одну большую Кущевку — это там где Цапки вырезали семью, если кто еще помнит. Знаете, как один журналист блистательно определил, чем отличается Кущевка от остальной страны? Во всей стране сначала выходят поговорить, а потом начинают бить в морду — а в Кущевке сначала бьют в морду и только потом возникает желание поговорить. Теперь так — на всей территории Украины — сразу бьют в морду, и только потом, если получают сдачи — начинается разговор.