Украина: моя война

Это именно то направление, которое чрезвычайно важно для нашей цезаристской системы. Цезаризм прагматичен. Он не столько вырабатывает свой собственный идеологический дискурс, сколько стремится сдерживать либеральную гегемонию. Он тормозит, защищается, а иногда и идет на уступки. Преданные капиталу псы либерализма атакуют его, а цезаризм от них старается отмахнуться, сделав дискурс неопасным для себя. Поэтому цезаризм не может и не хочет оперировать с миром идей: единственные идеи для него — либеральные, но они-то и составляют для него основную опасность. Поэтому сопротивление гегемонии (глобализации, либерализму) не выходит за рамки пассивного сдерживания. Для цезаризма контргегемония, область идеологической контратаки, закрыта и недоступна. Поэтому политика цезаризма реакционная и контрреволюционная, но собственной позитивной активной повестки дня она не имеет. Я раньше недооценивал стойкости цезаризма, полагая, что в России мы еще не исчерпали потенциал политики, а следовательно, обращение к метаполитике не столь актуально. Но постепенно многие наблюдения, и в частности колебания Кремля в отношении проекта «Новороссия», заставляют полагать, что границы цезаризма, в том числе правые, более непроницаемы и тверды, нежели могло казаться ранее. Это делает метаполитику полем наивысшего приоритета. Становление последовательного контргегемонистского дискурса в пользу Традиции не может проходить в условиях конформности политическим основам цезаризма. 14 лет Путина показывают, что это вообще невозможно. Но и прямой атаки на цезаризм сторонникам Русской Идеи ни в коем случае осуществлять нельзя, так как этим непременно воспользуются могущественные силы глобального либерализма, то есть сама гегемония. Возникает патовая ситуация: цезаризм нельзя и далее полностью поддерживать в силу его структурных ограничений (отсутствие собственного смысла, проекта и жесткое, даже грозное — смотри историю со Стрелковым! — нежелание созидать позитивную идеологическую программу), но нельзя и атаковать, так как это немедленно будет использовано пятой колонной, то есть либералами, гегемонией. А этими двумя опциями — либо за Кремль (конформизм и полная апология цезаризма), либо против — вся политика в России исчерпывается. Поэтому перед нами открывается поле метаполитики. Она не противоречит цезаризму, так как он реагирует только на то, что представляет для него непосредственную политическую угрозу, и особенно на гегемонию (либеральная оппозиция). Все интеллектуальное цезаризму глубоко безразлично, в идеи он не верит. А либерализм в России не имеет достаточно сил, чтобы задавить на корню контргегемонию, так как его главным противником является еще довольно сильный, доминирующий цезаризм. Поэтому именно у метаполитики сейчас есть исторический шанс.

Кроме того, прочитав недавно полученные «Черные тетради» Хайдеггера, впервые опубликованные только этой весной, я обнаружил там — что бы вы думали? — идею метаполитики! Хайдеггер, в 1930-х годах находившийся в обществе победившего национал-социализма, но глубоко не удовлетворенный им и, вместе с тем, в еще большей степени ненавидевший либерализм и коммунизм как политические альтернативы, предлагает сделать бросок вверх. Но не от политики, а к политике, к самой политике, к политической философии, к сущности политики. Хайдеггер сопоставляет этот жест с тем, как философ переходит от онтики (сферы непосредственно данного сущего, феноменального) к онтологии (сфере осмысленного сущего в его логическом измерении, в срезе сущности). Переход от политики к метаполитике Хайдеггер представляет как переход от сущего к сущности. Тем самым метаполитика для него есть политическая метафизика, то есть область, где определяются и устанавливаются начала, смыслы, принципы и структуры, которые позднее ложатся в основу конкретной политики. Метаполитика у Хайдеггера уже не просто метод захвата власти, как у Грамши, не нечто прагматическое, но, напротив, движение от мнимого к истинному, от кажущегося к настоящему, от неаутентичного к аутентичному.

Так как де Бенуа всегда был внимательным читателем Хайдеггера, я не исключаю, что он мог столкнуться с этой хайдеггеровской идеей и ранее.