Украина на перепутье. Записки премьер-министра

Долгое время нам удавалось проходить в театр на Таганке, используя довольно простую схему. Из пяти-шести человек выбирался самый представительный. Мы собирали для него гардероб из того, что у нас имелось. Он должен был выглядеть как артист. Для этого он экипировался соответствующим образом: синяя широкополая шляпа, длинный белый плащ и яркий шарф, который обязательно должен быть небрежно обернут вокруг шеи и спускаться чуть ли не до нижней полы плаща. Еще у него обязательно должна быть длинная сигарета с мундштуком. Мы все шли плотным «гуськом» за этим типом. Поравнявшись с вахтером, он должен был небрежно процедить сквозь зубы: «Эти со мной».

В это мгновение мы бегом устремлялись вверх по лестнице прямо в буфет, из него немедленно в раздевалку, а после этого смешивались со зрителями и искали свободные места в зале. Наш товарищ в шляпе и ярком шарфе, разумеется, чаще всего задерживался вахтером. Он выслушивал угрозы, порой его передавали в милицию, и чем дольше продолжался этот инцидент, тем больше у нас было шансов затеряться среди зрителей и не быть выловленными бдительными капельдинершами.

Этот номер мы проделывали десятки раз и хорошо знали, что милиция этим делом заниматься не будет, да и вахтер, чтобы сдать нашего друга в милицию, должен будет в самый напряженный момент закрыть служебный вход.

Однако через какое-то время, видимо, дирекции театра это надоело, и на служебном входе вместе с вахтером появился милиционер. Нас и это не остановило: детально изучив здание театра, мы обнаружили пожарную лестницу, проходящую рядом с окном туалета. Это, конечно, было менее эффективно, но в отдельных случаях нами использовалось. Один из нас даже устроился ночным сторожем в театре Вахтангова, что позволяло ему проводить на спектакли своих приятелей. Правда, он за это иногда заставлял дежурить вместо себя на проходной. Но это не было наказанием, так как давало возможность увидеть вблизи любимых артистов — Ульянова, Яковлева, Ланового, знаменитого тогда Астангова.

Следили мы и за литературными новинками, зачитывали до дыр все толстые журналы: «Новый мир», «Знамя», «Октябрь», «Неву», «Роман-газету»… Я сам открыл для себя произведения Ю. Трифонова, Ф. Абрамова, В. Шукшина, А. Солженицына. А поэтические вечера в Политехническом музее! Е. Евтушенко, А. Вознесенский, Б. Ахмадулина… Продолжая «оттепель», «Иностранная литература» печатала переводы Э. Хемингуэя, Г. Гессе, Ф. Кафки…

Особенно поразил меня тогда роман Франца Кафки «Процесс». Я живо представил себе могущественный механизм государства с его железными шестеренками в виде учреждений, вращающимися медленно, но неуклонно. И вот одна из шестеренок случайно захватывает своим зубцом за фалды пиджака какого-то случайного человека, и его судьба изменяет свой ход, подчиняясь вращению этой чудовищной машины. Вырваться невозможно, она обязательно раздавит тебя, твою судьбу, твою жизнь. Под впечатлением этого романа я попытался найти и прочитать все, что было доступно из произведений Кафки. После долгих усилий я нашел роман «Замок». Он меня разочаровал, и все сочинения этого автора, прочитанные мною, на мой взгляд, уже не достигали высот «Процесса».

Я никогда не считал себя авторитетом в области искусства и часто в спорах с приятелями по поводу прочитанного, увиденного и услышанного сталкивался с незнакомыми терминами. Я обращался к справочной литературе, но очень скоро обнаружил, что владение терминологией, приемами критического разбора мне ничего не дает. Напротив, затуманивает мое собственное представление. Как будто, обладая хорошим природным зрением, я вдруг надел толстые очки с большими диоптриями, и все изображение потеряло четкость, стало «размазанным». С тех пор я перестал читать специальные искусствоведческие исследования, тем более что времени у меня становилось все меньше и меньше — приближалась дипломная работа.

Вспоминая эти годы, конечно, не могу обойти выставки живописи, которыми так щедро баловал посетителей Музей изобразительных искусств им. Пушкина. За короткое время нам удалось ознакомиться с шедеврами из Лувра, Дрезденской галереи, Прадо, Уффици и других музеев.

Много позже, когда мне удалось побывать в этих знаменитых музеях, мне стали понятны цели и содержание этих выставок. Они абсолютно точно представляли эти богатейшие сокровищницы. Я вовсе не хочу сказать, что достаточно было посмотреть выставку, чтобы точно представить себе собрание «материнского» музея. Конечно, нет, но общее впечатление и представление получить было можно. Живопись похожа на литературу тем, что любимое литературное произведение можно читать и перечитывать, так и на полюбившееся полотно можно приходить и смотреть бесчисленное количество раз. В этом плане с живописью могут конкурировать, может быть, только любимые стихи.

К сожалению, желающих попасть на любые интересные выставки, представления, встречи было в те годы огромное количество, очереди выстраивались многочасовые. А нам вечно не хватало времени, поэтому очень многое проходило мимо нас.