Сегодня защитники бандеровцев любят возражать: мол, это был межнациональный конфликт, и поляки тоже убивали украинцев. Однако, как свидетельствуют факты, на Волыни и в Полесье никаких антиукраинских действий польских организаций до начала Волынской резни не было. Так что это был не конфликт, а геноцид. Заранее подготовленный и качественно проведенный, а потому такой смертоносный.
Чтобы представить себе весь ужас происходящего, приведем воспоминания Петра Вершигоры, человека необычной судьбы, Героя Советского Союза и одного из активных участников советского партизанского движения[270]
: «Мы пересекали Кременецкие леса. Два дневных марша двигались по глубоким пескам. Пришлось менять уставших коней. На подмогу брали подводчиков из окрестных деревень. Я ехал верхом за одним из таких возов по широкому лесному тракту. С болот поднимались туманы. Не старый еще возчик, с седыми, по-казацки свисавшими вниз усами, угрюмо постегивал коней. На возу сидели человек шесть молодых ребят. Среди них я узнал и Васыля, парубка с Горыни, перешедшего к нам из подпольщиков. Хлопцы дремали. Я соскочил с усталого коня, ослабил подпруги. Сел на повозку. Ехали молча. Незаметно исчез туман. Солнце стало припекать. Колеса тихо, по-гадючьи, шипели, лошади высоко взмахивали головами, с натугой ступая в глубоком, измолотом обозом песке. Оводы роем вились над ними, жалили нестерпимо. Возчик уставился странным взглядом в круп левого коня, словно не видел, что лошадям тяжело тянуть воз по сыпучей пепельной колее. Наконец кони остановились, тяжело поводя потными боками.— Може б, вы, хлопцы, слезли? А то, видите… — и он повернулся к нам. Под усами блуждала усмешка. Большие усталые глаза, не моргая, смотрели куда-то вдаль. Бойцы нехотя спрыгнули с повозки.
— Вы, пан, сидите… Один ничего, — вдруг обратился он ко мне.
Мы проехали немного молча. Затем, снова повернувшись ко мне, он с какой-то виноватой улыбкой, стыдливо опустив ресницы, сказал:
— Не помню, когда и спал вдоволь… Каждую ночь вожу. То наших возил…
— Кого?
Он безнадежно махнул рукой.
— Они — ваши?
— Привык так говорить. Наши… — он криво улыбнулся. — Эти "наши" у меня жинку и двух детей… дивчину двенадцати лет да хлопчика… о пятом годочке…
— За шо?
— Жинка была у меня полька…
А дети?..
— Ну, тоже… по-ихнему — нечистая кровь. Мазуры, кажуть, вы… Всех порешили.
Я соскочил с повозки и зашагал по твердой обочине, прибитой дождями, поросшей подорожником. Ко мне подошел Васыль с Горыни. Похлопывая моего коня по шее, он тихо сказал:
— Добрый коник. А возница наш вам уже рассказал? Про детей и про жинку?
— Рассказал. Как они могут… детей…
— Так он же сам их и убил…
Я остановился пораженный. Возчик резко повернул к нам лицо, искаженное гримасой безумия. Подняв кулаки над головой, он прохрипел:
— Васылю-у-у… — дальше в его горле заклокотало, и он упал лицом в солому.
Мы отстали. Васыль тихо заговорил:
— Я знаю его. Он у Черного Ворона связным был. Я до вашего Швайки, по заданию Сабурова, в цих краях был. Тоже по связи работал. Он у них образованным считался. Книги про "вильне казацтво" читав. Пошел было даже на повышение… А потом вышел у них приказ: резать поляков… А у него жена Рузя. Кругом всех вырезали. Он своих на первых порах спас. Еще и сестру жены, и матку к себе перевез. Это их и погубило. Думали — никто не тронет. А тут приехали эти главные. Куркульские сынки — они все по штабам сидят. "А ну, дружэ, доказывай нам, что ты щирый украинец… " И заставили: сначала жинку своими руками… А потом в раж вошли: "И детей рубай!" — говорят. А он не смог. Так они на его глазах ребятишек кончили. Он долго потом вроде сумасшедшего был, два раза его из петли вынимали. Така-то у нас тут самостийна Украина! — сказал он с горечью и презрением. — И кто ее выдумал? Не знаете?
Впереди нас тарахтела по корневищам сбитыми шинами телега. Колеса, подпрыгивая на корнях, подбрасывали голову возчика с глухим стуком».
В августе 1943 года прошел Третий чрезвычайный собор ОУН, в очередной раз постановивший в борьбу с немцами не ступать, а основным противником считать коммунистов.
К началу 1944 года переговоры, которые раньше велись на уровне местных командиров УПА и отдельных немецких частей, вышли на более высокий уровень. Немцы, разгромленные под Курском и отброшенные к Днепру, остро нуждались в людях, а потому снова стали рассматривать украинцев как возможных союзников. Националисты получили признание, оружие и боеприпасы, а немцы — спокойствие в тылу и пушечное мясо, которое можно было использовать против Красной Армии.