Украина от Адама до Януковича

Вышли из лагеря и ромеи, также надежно прикрытые доспехами. Обе стороны храбро сражались, попеременно тесня друг друга, и было неясно, кто победит. Но вот один из воинов, вырвавшись из фаланги ромеев, сразил Сфенкела, (почитавшегося у тавроскифов третьим после Сфендослава[24]), доблестного, огромного ростом мужа, отважно сражавшегося в этом бою. Пораженные его гибелью, тавроскифы стали шаг за шагом отступать с равнины, устремляясь к городу. Тогда и Феодор, прозванный Лалаконом, муж непобедимый, устрашающий отвагой и телесной мощью, убил железной булавой множество врагов. Сила его руки была так велика, что удар булавы расплющивал не только шлем, но и покрытую шлемом голову. Таким образом, скифы, показав спину, укрылись в городе. Император же велел трубить сбор, созвал ромеев в лагерь и, увеселяя их подарками и пирами, побуждал храбро сражаться в предстоящих битвах».

Так началась трехмесячная кровавая Доростольская эпопея. Русы периодически выходили на поле, атаковали греков, храбро сражались, а затем, устав, отходили в город. Византийцы даже не пытались штурмовать крепость, предпочитая обстреливать её из камнеметов. Обе армии в этих боях медленно перемалывали друг друга, неся большие потери, но ни на шаг не приближаясь к победе.

Правда, дважды русам удавалось нанести грекам болезненные удары, одержав тактические победы. Первый раз русские дружинники устроили вылазку и сожгли надоевшие им осадные машины врага. При этом они умудрились не только сжечь камнеметы и разогнать их обслугу, но заодно и зарубить императорского родственника магистра Иоанна Куркуаса, отвечавшего за инженерные машины в византийском лагере. Причем, погиб этот военачальник не в честном бою, а, скорее, курьезно. В момент нападения он был пьян и просто свалился с седла под ноги русам. Те, недолго думая, изрубили его на кусочки, насадили его голову на копье, водрузили ее на башне и стали потешаться над греками, крича, что они закололи императора, как жертвенного барана. Императором они его посчитали потому, что на нем было нацеплено множество украшений, и даже сбруя коня была покрыта золотом. Естественно, что когда это ослепительно разряженное чудо налетело на русов, те церемониться не стали.

После того, как в Дунай вошли византийские корабли с «греческим огнем», русы вытащили на берег свои ладьи, и реку отныне полностью контролировали греки. Как только в городе стали подходить к концу запасы съестного, русы выбрали ночку потемнее и под самым носом у греческого флота, спустив на воду ладьи, отправились поискать по окрестностям, чего бы можно позаимствовать съестного. Византийцы эту вылазку не заметили, и наши благополучно набрали припасов, сколько смогли найти. Уже возвращаясь, русы заметили на берегу греческий обоз. Обозники, ничего не подозревая, поили лошадей, запасали дрова, в общем, занимались совершенно мирным трудом. Наши тихонько высадились на берег, обошли византийцев с тыла и показали им, где раки зимуют. Затем, погрузив все, что можно было забрать у перебитых обозников, на ладьи, дружинники благополучно вернулись в Доростол.

Утром в императорском шатре ничего не знавших о случившемся византийских моряков ждала настоящая буря. Цимисхий в выражениях не стеснялся и костерил своих адмиралов до хрипа. Напоследок он пообещал флотоводцам устроить знакомство с палачом, если хоть одна русская лодка покажется на воде. Думаю, он был весьма убедителен, так как после этого разноса моряки стали выполнять свои обязанности с завидным рвением.

Тем временем осада тянулась своей чередой. Византийцы плотно обложили город и ждали, пока голод ослабит русов, а те ежедневно делали небольшие вылазки, вырезая греческие аванпосты. Если бы Цимисхий был просто полководцем, то он мог бы как угодно долго осаждать Доростол, но он был еще и правителем огромной и неспокойной страны. Длительное отсутствие императора в столице уже привело к одному мятежу, правда, быстро подавленному, так что Иоанн должен был параллельно с ведением войны заниматься и прочими государственными делами. А каждый лишний день, проведенный в чужой стране, ослаблял его позиции дома, в Константинополе. Так что, раз не получалось уничтожить всех русов, то он решил нанести удар лично по Святославу.

Иоанн Цимисхий послал Святославу вызов на личный поединок, чтобы хоть так решить исход войны. Мы никогда не узнаем, собирался ли император честно биться на мечах или задумал какую-то ловушку. И тот, и другой варианты одинаково возможны, ведь он был не только хорошим воином, не раз лично убивавшим своих противников, но и циничным и коварным политиком, не брезговавшим никакими средствами для достижения цели.

Святослав предложение отклонил, заметив, что сам знает, что делать и в подсказках не нуждается, а «если император не желает больше жить, то есть десятки тысяч других путей к смерти; пусть он изберёт, какой захочет».