Украина. Противостояние регионов

О Полетике и Капнисте украинский историк-эмигрант Андрей Дикий пишет: «Не будучи рядом поколений связаны с жизнью народа Украины-Руси, появившись в ней в 18-м веке, когда бурный и жертвенный период ее истории уже закончился, не выйдя из широких народных масс, им трудно было быть выразителями настроений народа. Поэтому и книга их похожа больше на миф, создавать которые были такие мастера их предки — греки.

Тем не менее, миф этот, облеченный в форму научного труда и названный "Историей русов", произвел немалое впечатление на невзыскательных читателей, главным образом, "малороссийских помещиков". В достоверности сообщаемых сведений о прошлом разбираться они не могли, а читать о том, что они потомки "высшей расы" благородного "казацкого народа", им было приятно. Некоторые из них, поверив в это фантастическое прошлое, начинали мечтать и о возможности это прошлое восстановить в будущем. И здесь, можно предполагать, надо искать первые зародыши сепаратизма политического…

Как описывает Шевченко, настольной книгой одного мелкого "малороссийского помещика" и притом единственной, которую он вообще читал, была "История русов". Читая ее, он в мечтах переживал славное прошлое своих казацких предков, перенося эти мечты и на будущее.

Не избег влияния этой книги и сам Шевченко, называвший ее "Летописью Конисского", ибо в то время было распространено мнение, что ее автор — известный архиепископ Г. Конисский. Фантастические картины прошлого увлекли Шевченко, что и отразилось в некоторых его произведениях, хотя, как известно, политическим сепаратистом Шевченко не был. Идеи единства общей родины и необходимости ее защищать недвусмысленно выражены в ряде его произведений. Мог ли политический сепаратист написать то, что Шевченко написал по поводу вторжения французов в 1812 году? А написал он следующее: "Как жертва всесожжения вспыхнула святая Белокаменная, и из конца в конец по всему царству раздался клич, чтобы выходили и стар и млад заливать вражеской кровью великий пожар московский. Достиг этот судорожный клич и пределов нашей мирной Украины. Зашевелилась она, моя родная маты, зашевелилась охочекомонное и охочепешее ополчение малороссийское" (повесть "Близнецы")» [88].

Тут я не совсем согласен с Диким, но о Шевченко мы поговорим отдельно в

Глава 12 Апостолы национального возрождения

В октябре 1795 г. начался третий раздел Речи Посполитой. В ходе него к России отошли лишь исконно русские территории, захваченные в XIV–XVI веках польскими и литовскими феодалами. С началом наполеоновских войн польская шляхта сделала ставку на французов. Не менее 150 тысяч поляков в 1812 г. участвовали в походе Наполеона на Москву. Итог похода известен. Наполеон отправился на остров Святой Елены, а Россия, Пруссия и Австрия вновь разделили польские земли. Александру I досталась большая часть созданного Наполеоном Варшавского герцогства.

 В ноябре 1815 г. Александр I подписал конституцию образованного в составе Российской империи Царства Польского. Высшую законодательную власть осуществляли сейм, собиравшийся раз в два года, и Государственный совет, действовавший постоянно. На 1816 год польскую конституцию можно считать самой либеральной в Европе после британской. Русское либеральное офицерство и дворянство тщетно надеялось на введение аналогичной конституции в остальных частях империи.

Польские историки вовсю обличают «четвертый раздел Польши», но не могут привести пример столь спокойного существования Польши за 15 лет, как в 1815–1830 гг.? Без рокошей, конфедераций, вторжений иностранных войск, «междусобойчиков» магнатов с применением артиллерии и т. п. не проходило ни одного десятилетия с 1700 г. Риторический вопрос, жилось ли в 1815–1830 гг. этническим полякам в Пруссии и Австрии лучше, чем в Царстве Польском?

Польское панство, мало отягощенное иными занятиями, на полвека сделало своей основной профессией борьбу с Россией, а русофобия стала их идеологией. Своими союзниками паны решили сделать Западную Европу и малороссийское дворянство.

В свое время ляхам не удалось полностью полонизировать население Малороссии, так теперь следовало добиться хотя бы того, чтобы они перестали считать себя русскими. «Если Гриць не может быть моим, то пускай по крайней мере не будет он ни моим, ни твоим» [89], — так сформулировал эту политику видный польский деятель ксендз В. Калинка. Еще откровеннее высказался военный лидер польского движения генерал Мирославский: «Бросим пожар и бомбы за Днепр и Дон, в сердце России. Пускай уничтожат ее. Раздуем ненависть и споры в русском народе. Русские будут рвать себя собственными когтями, а мы будем расти и крепнуть» [90].