Если в это время Виктория Нудельман лезла в мешок, который тащили два смуглых молодца, и извлекала пирожки, суя в рот бандеровцу, голодному и дрожащему от холода, получался праздник.
У президента тоже были свои люди, служба безопасности, разведка, внутренние войска, национальная гвардия и министр обороны, они у него сидели по четвергам и то, если не было красавицы с кривыми ногами и перекошенным ртом Эштон, либо располневший еврейки Нудельман, которые от имени народов, давали накачку украинскому президенту. Главный козырь этих двух дам был совершенно одинаков: демократическая молодежь собралась в Киеве побалагурить, пошуметь, покричать, в том числе и в адрес президента, который не хочет, чтобы Украина вступила в содружество наций под именем Евросоюз. А Украину там давно ждут, стол накрыт, а на столе яства со всего мира, а вина из Греции и Испании, и виноградные гроздья тоже.
У Виктора Федоровича краснели глаза, еще немного и он готов был заплакать, но обошлось обычной словесной отговоркой и сложением рук у подбородка: виноват, простите уж, а что касаемо молодежи, я вам верю: пошумят, пошумят и разойдутся по домам. Мы тоже были молоды…
– Демократик, демократик, – одаривала президента Баронесса Эштон, похлопывая его по плечу и награждая лошадиной улыбкой.
Виктория Нудельман была более сурова и волшебное слово «демократик» срывалось у нее с губ более категорично и больше смахивало на приказ, чем на нравоучение. Виктор Федорович при этом наклонял голову гораздо ниже, по существу стучал лбом о крышку стола, ронял нескольку крупных слез и произносил ЕС, ЕС, вашу мать. У него это выходила на чистом английском языке лишь потому, что он больше ни одного слова не знал.
– Демократик, – заключала Нудельман и ударяла кулачком по столу.
– Слава тебе, Господи! – произносил Янукович фразу на чисто русском языке, хоть полагалось на украинском.
– А тепьерь кафа! – требовала красавица Эштон.
Вбегала Анна Герман с подносом, и, хлопая глазами, произносила:
– Та шо цэ робиться? в приемной полно народу, а вы тут какую-то кафу собираетесь распивать. Виктор Хведорович, неужели нельзя навести порядок? Ежели шо, я их быстро вытурю, а то чего доброго они вам в штаны начнут лезть. Аут, аут, – произнесла она последнюю фразу повышенным тоном, показывая рукой на дверь.
Нудельман, родившаяся когда-то на юге России, неплохо знала русскую речь, вспылила и четко произнесла:
– От имени Госдепартамент США, приказываю: этот сук убрать и уволить с работа – демократик. Хайль!
Едва Виктор Федорович наполнил чашки пахнущим президентским кофе, как раздался протяжный звонок, и Нудельман срочно схватила трубку. Звонил сам Бардак из Вашингтона. Он требовал отчета по пирожкам, Виктория затряслась от страха: из этой порции, что она сейчас привезла, ни одного пирожка никто не получил, ни один будущий головорез.
– Моя сейчас идет, моя бросает все важные дела и шагает на Майдан, демократик. Моя находится на резиденций, бывший президент Виктор Юшшенко, – запинаясь на последнем слове, произнесла Нудельман.
И она исчезла с массивной сумкой. И красавица Эштон испарилась, как ведьма. Виктор Федорович хотел поцеловать ей ручку, да не вышло.
Теперь в его кабинет свободно вошли великие люди Украины, которые ему докладывали, как ведут себя главари партий, какое бесчисленное количество иностранцев на Майдане, как расхаживает по Майдану бывший грузинский президент Сукаашвили, но Виктор Федорович только рукой махал: пусть прогуливаются.
Известная тройка – Яйценюх, Тянивяму, Клочка – почувствовали слабость президента и потребовали смещения премьер-министра Азарова. И президент согласился. Это была очередная стратегическая ошибка. Теперь страна начала катиться вниз по наклонной, а оппозиция торжествовала, ведь еще Ленин говорил: чем хуже, тем лучше. Пригодилась пословица: не в бровь, а в глаз. Мало того, Яйценюх мог занять этот пост, но Юля, отбывая наказание в курортных условиях, помахала пальчиком: нельзя, не соглашайся.
После первого тяжеловесного футбольного мяча, так удачно забитого в ворота президента, оппозиция на радостях решила взять тайм-аут, а президент снова стал приходить в такое состояние, когда не надо ни о чем беспокоиться. Он съездил в Сочи на Олимпиаду, потом уехал в Китай, пообщался с руководством Поднебесной и даже получил кредит, спокойно вернулся в Киев, и сел в свое царское кресло. Это кресло уже начало потихоньку шататься, но оно так устроено, что ты сидишь в нем, как в материнском чреве, где так комфортно и не чувствуешь, как оно шатается, и даже тогда, когда оно тебя выталкивает вон.
В этот день с утра он только уселся и начал испытывать блаженство, исходящее от царского кресла, как вошла министр юстиции Елена Локаш. Он нахмурился, но тут же пришел в себя, мгновенно вскочил, протянул руку и нежно расцеловал в обе щеки. Но Лена не удовлетворилась, отыскала и впилась ему в губы. Этот поцелуй стрелой поразил, точнее, оживил его как мужчину.