Читаем Украина. Сон разума полностью

Сомнения Стрелкова, выраженные в этом обращении, постепенно сложились в его голове в объяснение: Путина окружают не те люди. Попросту говоря, предатели. Нашел он и главную фигуру среди предателей: Владислав Сурков. После того как он себе все объяснил, ему стало «все ясно». И критические стрелы полетели в Суркова.

Только Игорь Стрелков не заметил, что критикуя ближайшего человека из окружения Путина (своего кумира), он бросает тень на самого главнокомандующего. Путин в этой ситуации предстает беспомощной фигурой, которая танцует под дудку своего окружения. Стрелков не задумывается, как такое может быть, чтобы глава государства, зарекомендовавший себя самостоятельным политиком, не побоявшимся выступить против гегемонии могущественного противника, по его представлению — марионетка внутренних недружественных сил. Он не замечает противоречия.

Начав выступать в ранге политика, Стрелков продолжил переоценивать свои возможности. Но об этом позже.

Из всего потока информации, которая сопровождает Стрелкова, приведу вам два свидетельства: его однокурсницы и его бывшего соратника.

Одна из моих виртуальных подруг с ником Гризли Пух, человек сама по себе замечательный, училась с Гиркиным в одном институте, на одном курсе. Она прислала мне такой рассказ:

«Мне один момент в память врезался. Я захожу в институт, а он и еще один парень в вестибюле отщелкивают каблуками, раскланиваются, как белые офицеры: «Честь имею, корнет такой-то», «Честь имею, поручик». Как-то меня это слегка рассмешило, фальшь какая-то, экзальтация. Тем более в те времена. Вся эта возня с возрождением дворянского собрания, всенародное покаяние за расстрел царя, возрождение монархизма. Он, безусловно, был очень чистым и честным мальчиком. Но в этом вся опасность, когда этим козыряют. Такие люди страшны тем, что они могут хладнокровно послать на смерть за идею. Так сказать, большевик с противоположным знаком. Там нет человечности, милосердия и любви. Честь, долг, вера. А вера без любви — это фанатизм. Мы тут с однокурсницей о нем говорили. Я ей сказала, что, как ни крути, а руки у него в крови. И думаю, без угрызений совести, так как ощущение святости долга и непорочности собственной присутствует…»[75]

А вот что сообщил, в частности, Александр Бородай, прибывший в Донецк вместе со Стрелковым:

«Он (Стрелков)… всю жизнь хотел славы. Воинских почестей, лавров. Даром, что ли, он так злился на свою контору, которая до событий уволила его «без права ношения мундира». А к приходу в Донецк он свою славу уже заслужил. Но ему хотелось «лавры» руками потрогать. И у него были очень преувеличенные представления о том, как его встретят в России. Я же знаю его мечты и надежды. Примерно так они выглядели тогда: «Кремль. Георгиевский зал. Навытяжку стоит Игорь в иссиня-черном новеньком генеральском мундире. К нему подходит президент. Вручает звезду Героя России. Потом обнимает и, роняя скупую мужскую слезу, шепчет: «Спасибо, сынок». Потом поворачивается к свите и говорит: «Вот теперь я знаю, на кого могу оставить Россию». Свита ахает, ужасается и завидует…»

Перейти на страницу:

Похожие книги

1937. Трагедия Красной Армии
1937. Трагедия Красной Армии

После «разоблачения культа личности» одной из главных причин катастрофы 1941 года принято считать массовые репрессии против командного состава РККА, «обескровившие Красную Армию накануне войны». Однако в последние годы этот тезис все чаще подвергается сомнению – по мнению историков-сталинистов, «очищение» от врагов народа и заговорщиков пошло стране только на пользу: без этой жестокой, но необходимой меры у Красной Армии якобы не было шансов одолеть прежде непобедимый Вермахт.Есть ли в этих суждениях хотя бы доля истины? Что именно произошло с РККА в 1937–1938 гг.? Что спровоцировало вакханалию арестов и расстрелов? Подтверждается ли гипотеза о «военном заговоре»? Каковы были подлинные масштабы репрессий? И главное – насколько велик ущерб, нанесенный ими боеспособности Красной Армии накануне войны?В данной книге есть ответы на все эти вопросы. Этот фундаментальный труд ввел в научный оборот огромный массив рассекреченных документов из военных и чекистских архивов и впервые дал всесторонний исчерпывающий анализ сталинской «чистки» РККА. Это – первая в мире энциклопедия, посвященная трагедии Красной Армии в 1937–1938 гг. Особой заслугой автора стала публикация «Мартиролога», содержащего сведения о более чем 2000 репрессированных командирах – от маршала до лейтенанта.

Олег Федотович Сувениров , Олег Ф. Сувениров

Документальная литература / Военная история / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука