Украина в огне

Политические споры на ребристоре брони затухли – становится жарко. Народ под тенью машины на травке растянулся. Прошлое лето было просто убийственным – за сорок зашкаливало. Нынешнее же со старта вообще решило выжечь свихнувшийся в военном угаре край. Ну и правильно – давно пора… На планете от этих мандавошек – одни проблемы. Итог эволюции, блядь – бандерлог законченный. Алена на сей счет шутит, дескать, вершина пищевой цепи не человек, а аскариды… Те – хоть беззлобные. Мы же всю историю кромсаем друг друга, и краев привычному безумию не видно. Да и наши, славяне, ничем не лучше других баранов – от седой древности и по сей день: пока своим же, по-родственному, кровя пускаем – приходят татаро-монголы и на бубен последние шкуры спускают…

К полудню отдельные отряды и группы укрупняются до сплошной колонны. Проходит ополчение. Лица усталые, прожаренные. Молодые, старые – какие хочешь. Взгляды воткнуты в парящий маревом, плывущий под ногами асфальт. Одеты – кто во что горазд. Поголовно – старые «АКМы». До сих пор не могу привыкнуть к идиотской нелепице – оружие, подсумки и амуниция – поверх гражданских тряпок: пиджаков и запузыренных в коленях спортивных штанов со штрипками. Тяжелого стрелкового вооружения нет совсем. И правильно – вояки из них, все равно что с говна – пуля. Ну да какие есть…

Рядом, на башне, сидит Леха Гридницкий – хвастается новым ножом. Подарок от Жихаря. У меня точно такой же. Юра еще по осени срубил пакет рессор с какой-то брошенной допотопной «вольвы» и, разжившись толстым обрезком латунного прута, теперь, слямзив, при случае, бутылку самопального брандахлыста, летит к своим алкашам в рембат. Всех, кого мог, одарил. Интересный у него ножичек получается. Простой, что школьная линейка, но, при всей своей беспонтовости, совершенно конкретное, убойное пырялово. Внешне – обычная уркаганская финка, но если держать правильно – брюшком рукояти в пальцы, а спинкой в ладонь, то клинок оказывается развернут лезвием вверх. Взводный говорит, что в точности воспроизводит совершенно легендарный в годы Великой Отечественной нож разведчика. Сама идея этого ножа логична до совершенства. В моей, очень немаленькой, лапе сидит, как влитой. С проходом в ноги и вообще со сближением у меня, бывшего призера всесоюзных юниорских турниров по вольняшке, проблем никогда не было. Скорость, правда, уже не та, но и я им не элиту бронекавалерии порю, а жратву в основном нарезаю да пробки на бутылках сковыриваю.

Лешка моего спокойствия не разделяет. Расщебетался на тему линий атак и превалирования колющей техники над режущей. Глаза полны живого восторга. Все никак не спрошу: сколько ему лет… На вид – двадцать с хвостиком. Понятно! Мастодонтом киваю, дую важные щеки и ощущаю себя быком из анекдота про «…переебем все стадо».

Гридня перешел на вечную тему: «заточить, шоб брило». Я, в ответ, весомо утверждаю, что главное донести клинок до цели, а как он ее там раскромсает – дело уже десятое. Без малого шестнадцать сантиметров стали в подреберье или глотке – мало никому не покажется.

В бесконечном потоке людских лиц, походя, мелькают знакомые черты; я продолжаю рассеянно слушать, но в голове уже незримой струной хлопнул пока не воспринимаемый разумом сигнал. Мне непонятно, что произошло, но сознание упрямо возвращается к мелькнувшему секунды назад до боли, до красной пелены знакомому профилю. И тут, наконец-то, щелкает включатель…

– Тревога! Подъем, мать вашу! Тревога!!!

Алексей, округлив глаза, замолкает. Меня захлестывает горячая волна кипящего адреналина – каждую пылинку, бисеринку пота и забитую черным пору вижу на его лице ярко, выпукло, сфокусированно. Все микроны – вместе, и каждый – по отдельности…

Офицеры соображают быстро – Ильяс с Юркой уже на броне; Гирман вцепился в гарнитуру и, через дорогу, обжигает меня карим вниманием ждущего команды «Фас!» добермана. Через секунду бээмпэшка, ревя дизелем и, что подожженная, плюясь дымным выхлопом вверх, рвется по левой стороне трассы. БТР – по правой.

Не можем найти! Пока, поддерживая охотничий тонус, выкрикиваю судорожные, бесполезные делу команды, шарю глазами по бесконечным кепкам, шляпам и засаленным бейсболкам. Мои гаврики, притормаживая от невнятной задачи, конвойной цепью идут по бокам. Неужели я его потерял! Нет! Это – невозможно… Несправедливо! Так не может, не должно быть! Обязан найти…

Внезапно осеняет. Облапываю наскоро глазами моих вытянувшихся двумя параллельными стрелами пацанов, ору, что оглашенный: «Стой!» – вскакиваю на башню и, за мгновение напитав себя искренней радостью внезапной встречи, извергаю над безразмерной колонной истошный вопль:

– Сява!!! Братан!!!

О чудо! В двадцати метрах по курсу в бредущей толпе на миг, словно завереть в реке, точкой, движение спотыкается, потом выравнивается и, как ни в чем не бывало, привычно течет дальше. Мгновения достаточно – с нескольких сторон раскинутой вокруг колонны облавы овчарками в отару сплошного человеческого потока врываются мои волкодавы.

Шум, гам, злые крики, хруст приклада в лицо. Монотонное движение прерывается и начинает разбухать гудящей толпой. С двух сторон наша броня разрезает людской холодец. Из середины месива заполошно взлетает крик: «Обочь, обочь бери!» – и, поперхнувшись ударом, сразу же звонко гаснет. Перед носом БМП остатки ополченцев стремительно рассасываются по сторонам, и я вижу Салимуллина, держащего за шкирку худого урода с полузакрытым глазом и синими, от перстней, пальцами. Нюх не подвел бывшего угровского ментяру – Ильяс схомутал живой кошмар Краснодонского приграничья: урало-кавказского Сяву…