Украина в огне. Как стремление США к гегемонии ведет к опасности третьей мировой войны

Как отмечено выше, одна проблема, не позволяющая оппонентам США в России и еврозоне предложить альтернативную финансовую экономику, — наличие у США под рукой стратегии, которая представляет собой комбинацию этнического разделения и игры с населением, отвлекающую его от решения насущных экономических вопросов. И еще одним сдерживающим фактором является заявление Тэтчер о том, что «другого выхода нет».

Конечно, альтернатива есть. Но без возвращения к событиям 1991–1994 годов и отказа от пути, которым Россия следовала при Ельцине вслед за известным Гарвардским институтом международного развития, USAID и планировщиками Мирового банка, все, что мог сделать президент Путин, — использовать личное убеждение. Его попытка прекратить «кровопускание» привела к тому, что пресса США представила его царем, а не освободителем от неолиберализма Мирового банка/Гарварда. Когда он решил восстановить Россию, его обвинили в автократии и блокировании «свободных рынков»; последнее — американских эвфемизм клептократии, которая-то и нанесла ущерб возможностям России и ее самостоятельному развитию, как это было с США и Западной Европой.

С учетом политических альянсов, в которых украинскую политику контролируют олигархи, что мог предложить стране Владимир Путин? Необходима была полномасштабная альтернатива неолиберальным налогам и финансовой политике. Янукович отказался от «помощи» МВФ-EC с их разрушительными «условиями» налоговой экономии и финансовой дефляции, но все, что могла предложить Россия Украине, — субсидии за занимающуюся политическими махинациями олигархию. В России Путин использовал «кредитование», чтобы предостеречь олигархов и заставить вкладывать захваченное дома в восстановление российской промышленности. Но без формулирования альтернативы финансовой и налоговой системам, а также экономической модели Россия не могла предложить лучшую экономическую систему своему ближайшему зарубежью.

Исцеление олигархии от погони за рентой — налогообложение рантье и деприватизированных государственных монополий. То, что захватили украинские клептократы (и что стремятся захватить иностранные инвесторы), можно вернуть, продвигая прогрессивную классическую государственную политику налогообложения земли и природных ресурсов, регулируя монополии и обеспечивая вложения в государственную инфраструктуру, в том числе и государственные варианты банковского дела и другие основные услуги. Именно это в конце концов обеспечило американские и западноевропейские промышленные взлеты.

Сюда входит давний конфликт с постфеодальным классом и финансистами, и подобная борьба может идти сейчас. К тому моменту, как около ста лет тому назад разразилась Первая мировая, социальная демократия выигрывала битву и социализм уже появился на горизонте. Но сегодня битва еще не началась, и реформы проводят такими экономическими инструментами, как концепция экономической ренты, как незаработанного дохода, и создание кредитов как центральными, так и коммерческими банками. Все это есть, но исчезло из общественного дискурса.

Россия не решается предложить решение по этим линиям, ведь на них повешен ярлык «социализма». Без задействования по меньшей мере классических критериев свободного рынка — налог на землю, природные ресурсы и неожиданные прибыли по «необъяснимому обогащению» — сложно объяснить позицию по продвижению этой политики на Украине и в Балтии.

Ни Россия, ни другие постсоветские республики в 1990-е не понимали, в чем состоит финансовый капитализм и рента, — за исключением, конечно же, грабежа по совету западных интересов. Когда дело дошло до помощи в перестройке советских экономик после того, как им потребовалась западная поддержка для интеграции после 1990-го, Мировой банк и неолибералы США стали продвигать неофеодальную политическую и финансовую контрреволюции в противовес реформам Эры Прогресса. Таким образом, холодная война закончилась смертоносным сближением между западными финансовыми интересами и местными политическими инсайдерами и бандами.

Это было антитезисом политической и экономической демократии. И все же именно это привязывает сегодняшнюю постсоветскую олигархию к Западу, при поддержке Уолл-стрит, лондонского Сити и немецкого бизнеса, надеющихся воспользоваться доходами от приватизации на пару с клептократами. С 1991 года Россия ежегодно испытывала в среднем отток капитала в размере $25 миллиардов, вплоть до полутриллиона долларов за прошедшие два десятилетия. Эти доходы можно было бы использовать для модернизации экономики и поднятия стандартов жизни. Но провал осознания противоположности принципов неолиберализма тому, что сделало процветающими промышленные экономики США и Западной Европы, задержало этот процесс.