Украинская революция. 1917-1918

Германские военные, особенно генерал Людендорф, приветствовали германо-советское сотрудничество, но были настроены решительно против большевиков. Только после «черного дня» на Западном фронте (танковый прорыв союзников в секторе Альбер — Морейль на севере Франции 8 августа 1918 года) он дал неохотное согласие на заключение Германией дополнительного соглашения с Советской Россией. Между тем только несколько недель ранее Людендорф заходил так далеко, что подготовил подробный план военной кампании против большевиков. 5 августа, когда вносились окончательные поправки в германо-советское дополнительное соглашение, он снова заверял Гинце, что «германская армия может наступать в России и поставить у власти там новое правительство, которое будет опираться на народную поддержку».

Германский МИД при Кюльмане и Гинце последовательно добивался сотрудничества с советским режимом. Хотя, возможно, правильно отметить «западную ориентацию» Кюльмана и большую осведомленность Гинце в восточных делах, архивы германского МИД не дают оснований говорить о существенных переменах в восточной политике Германии после замены Кюльмана Гинце в июле 1918 года.

Бесконечные метания Людендорфа между воинственной антисоветской позицией, ворчанием и неохотным сосуществованием с Москвой были столь же характерными, даже если и менее ясно выраженными, для его украинской «политики». Этот путаный и непоследовательный подход к проблеме восточных территорий нашел свое полное отражение в позиции кайзера Вильгельма. Именно такому подходу восточная политика рейха обязана своей неясностью в течение всего 1918 года. Фриц Фишер в своем исследовании германской политики в годы Первой мировой войны мастерски раскрывает дуализм и противоречия (он называет это Zwiespaltigkeit) в образе мышления Людендорфа и кайзера. Однако выводы Фишера часто более радикальны и определенны, чем позволяют сделать эти метания.

Таким образом, скорее общее ослабление Германии, которое ощущалось и на восточных территориях, чем сдвиг в украинской политике, объясняло в действительности нереализованность планов военной кампании против Советской России Людендорфа. С изменениями обстановки на Западе от плохого к худшему Германии приходилось заботиться, чтобы на Востоке в это время не возникла какая-нибудь новая опасность. Нельзя отрицать, что германо-советские отношения в конце августа несколько улучшились, но новое соглашение, заключенное между двумя странами, не отразилось на советско-украинских переговорах, тогда еще продолжавшихся. Германия продолжала играть свою роль «нейтрального», хотя и не беспристрастного наблюдателя. 25 октября Людендорф потребовал, чтобы гетману не советовали ничего, что могло бы быть расценено как провокация против большевиков.

Конечно, Советы не нуждались в какой-либо провокации, чтобы сорвать мирные переговоры с Киевом и возобновить свою экспансию на Украине. Однако это произошло после падения гетманского режима. Теперь новому украинскому правительству — Директории — предстояло бороться с очередным вызовом с севера. Что касается других территориальных требований Киева, то будущее Крыма представляло собой наиболее важную и трудную задачу внешней политики гетманского режима. Из-за тесной связи с долговременными целями Германии на восточных территориях, особенно в Причерноморье, эта тема обсуждается в отдельной главе, посвященной широким аспектам германской восточной политики в данный период.

Полесье представляло собой несколько иную проблему по сравнению с другими областями, к которым Украина проявляла интерес. На этот регион, находящийся прямо к северу от центрального киевского района, Украина претендовала главным образом по стратегическим соображениям. Даже те, кто прямо настаивал на присоединении Полесья к украинскому государству (например, украинский министр иностранных дел Дорошенко), признавали, что притязания Белоруссии на него хорошо обоснованы, даже если они и доказывали одновременно, что этот вопрос нельзя решать до создания подлинно независимого белорусского государства.