Регионы Речи Посполитой достались Российской империи помимо ее воли. Ей требовались ресурсы для развития новых регионов — Новороссии и Бессарабии. Целью-максимум Петербурга был Царьград, то есть изгнание турок из Константинополя. Польские проблемы в качестве внутренних имперских проблем явно не мотивировали Екатерину Великую на разделы Речи Посполитой. Империя до последнего не хотела брать себе регионы вечных бунтов и майданов, надеясь закапсулировать хаос внутри. Однако центральная власть в Варшаве уже ничего не контролировала — на границе с Россией разгорелось восстание Костюшко, которое быстро перебросилось на Литву и Привислинский край, что создало угрозы для империи. Поэтому польскую проблему пришлось ликвидировать окончательно — вместе с восстанием. Суворов сделал это за полгода.
На уровне общества кризис постРечи Посполитой был похлеще кризиса постУкраины. Российская империя вместе с этими регионами получила огромное количество еврейского населения. До этого момента лицам иудейского вероисповедания было запрещено селиться в империи, автохтонов же насчитывались единицы. Что делать с евреями, имперская администрация не знала, поэтому пошла по пути ограничений и дискриминации вроде черты оседлости, запрета на профессии, невозможности карьеры в ряде отраслей и многого другого. Правда, после крещения все эти ограничения снимались, поэтому евреи активно переселялись в столицы и по всей России.
Самой большой социальной проблемой стали поляки. Не крестьяне, а польская шляхта, представителей которой было очень много. В России правящую элиту представляли дворяне численностью около 1–1,5 % населения. В Речи Посполитой накануне финального раздела шляхта составляла 8 10 %. После интеграции этих регионов она стала претендовать на равные с российским дворянством права. Если бы имперские администраторы пошли на данный шаг, это изменило бы расклад в правящем классе.
Понижать шляхту в правах тоже никто не хотел, поэтому для региона создали уникальную автономию. Петербург хотел избавиться от проблемы и не заниматься интеграцией, разрешив польским элитам полную самодеятельность. В регионах проживало такое количество шляхты, что с ее интересами приходилось считаться.
Тем более что правящие элиты Петербурга были тесно связаны с правящими элитами Варшавы — гораздо сильнее, чем сегодня элиты Москвы и Киева. Польские шляхтичи делали карьеру в империи, а при условии принятия православия многие выгодно женились и достигали таких высот влияния и размеров богатства, каких в Варшаве у бедного шляхтича не могло быть в принципе.
Нежелание заниматься интеграцией общества Речи Посполитой скоро привело к проблемам. Прежде всего, в польской элите жила идея реванша, которая выразилась в том, что в наполеоновских войсках во время Отечественной войны 1812 года в польских легионах воевали около 40 тысяч человек (8-10 % всей Великой армии).
В дальнейшем польская проблема постоянно возникала в империи. В XIX веке было два восстания, после чего игры в «незалежность» закончились. Но даже после ликвидации шляхетской автономии полного слияния не произошло. Вплоть до революции западные и юго-западные губернии оставались не самым безопасным местом. Например, именно в Киеве в 1911 году убили Столыпина.
Национальный украинский сепаратизм был результатом польского культурного движения «хлопоманства». Сегодня, как и 300 лет назад, мы интегрируем регион с очень сильным влиянием польской культуры и политической традиции. Это выражается в слабых королях/президентах, сверхвлиятельных магнатах/олигархах и гонористой шляхте/депутатах Рады. Конечно, исторические аналогии никогда не бывают полными. Однако влияние польской политической культуры на украинскую элиту и общество нельзя недооценивать. И эта тема занимает отдельное место в Украинской трагедии.
Отныне постУкраина — внутренняя проблема России. Очевидно, что государственность будет устанавливаться постепенно, проходя контрольные точки. Сначала будет ликвидирован таможенный контроль, и это активизирует товарооборот. Как только наши общества начнут покупать одни товары и смотреть одну рекламу, это станет шагом вперед на пути к слиянию. Параметры успешного слияния общества России и общества постУкраины сложно задать. Сегодня это уравнение со слишком многими неизвестными. Однако на уровне ощущений оно выглядит так: попадая из Новосибирска в Донецк, вы должны чувствовать себя так, как сегодня чувствуете в Екатеринбурге. Или как москвич чувствует себя в Питере. Да — другой город, иной темперамент горожан, местные словечки и климат, но общестрановой уклад общий. Нет ощущения заграницы. Когда в Херсоне, Донецке, Одессе и Харькове мы будем чувствовать себя так же свободно, как в Санкт-Петербурге, Новосибирске и Владивостоке, можно будет говорить об успешном слиянии наших обществ и завершении Украинской трагедии. Да будет так!
Р. S.