— Жарко, бро, очень жарко. Здесь, на Донбассе, настоящая война, просто третья мировая. Много погибших с нашей стороны и много раненых. Те, у которых ранения полегче, остаются здесь, в Краматорске, и их лечат здесь. А тяжёлых мы отвозим в Днепр. Здесь жесть, бро, настоящая жесть.
— Вам нужны парамедики?
— Да, конечно. Нужны и военные, и полиция, и парамедики, и волонтёры, — все подряд. Почему ты спрашиваешь?
— Я сейчас в Украине. Вернее, я в Польше, в Кракове. На вокзале.
— Ты серьёзно?
— Да, вполне. Возьмёшь меня к себе в отделение на пару-тройку месяцев?
— Конечно, возьму. Юра, ты хорошо подумал?
— Да.
— Окей. Тогда давай сразу оговорим вопрос денег, чтобы потом не было недоразумений. Смотри, здесь нам платит благотворительный американский фонд, по деньгам кругом-бегом получается почти столько же, сколько нам платят в Нью-Йорке, ну, может, чуточку меньше. Тебя такое устроит?
Я хмыкнул — не ожидал, что мне ещё будут платить, причём почти столько же, как и в Нью-Йорке.
— Устраивает. Более чем.
Мы договорились, что он меня встретит на вокзале в Днепре.
Попрощавшись, я не спеша пошёл к зданию аэропорта. Я испытывал невероятную лёгкость, словно освободился он каких-то тяжёлых оков. Вдруг пожалел, что не взял с собой в эту поездку свою униформу парамедика, перчатки, ножницы и стетоскоп. «Жаль, там всё это могло бы пригодиться».
Почему-то в этот миг подумал про Максимку — может, встречу его там? Пути Господни неисповедимы…
Потом, усевшись за столиком в уютном тёплом кафе аэропорта, я достал мобильник и позвонил жене в Нью-Йорк.
— Привет. Как дела?
— Юрчику, ты? У нас всё нормально. Готовимся тебя встречать. Как у тебя? Всё в порядке? Ты сейчас в аэропорту? Ждёшь вылета?
— Нет, я совершенно здоров.
Я не знал, как сообщить жене новость, от которой она, мягко говоря, не будет в восторге. Ещё меня сейчас мучило чувство вины за ненужную измену ей.
— У меня для тебя не очень хорошая новость, — я перебил жену, наконец решив сообщить ей главное.
Она тут же умолкла. Её внутреннее напряжение сразу передалось и мне. Мы долго жили вместе, успели изучить друг друга до малейших чёрточек.
— В общем так, я остаюсь здесь. Ненадолго, на несколько месяцев. Так получилось. Понимаешь, мне позвонил Лёва… Помнишь парамедика, с которым я когда-то вместе работал и который уехал в Украину? Я тебе про него рассказывал, помнишь? Так вот, он сейчас работает в Днепре, какой-то благотворительный американский фонд платит им сумасшедшие деньги. Он спросил, не хочу ли я… в общем, я согласился.
— А как же твоя работа? Учёба? Мы?
Я не знал, что ей ответить.
— Это не опасно? — спросила она после долгого молчания.
— Абсолютно нет. Это же не на Донбассе, а в Днепре. Там всё тихо, — соврал я.
— Ты мне говоришь правду?
— Да, абсолютно. Чтоб я сдох.
— Я знала, что этим закончится, — сказала она тихо.
Я понял, что она плачет.
Там, в Нью-Йорке, сейчас раннее утро. Там сейчас тепло, хоть и зима. Уже давно зимы в Нью-Йорке тёплые и мягкие. Не сравнить с этой зимой в Украине.
Эпилог
С тех пор прошло два месяца.
В бою под Бахмутом Максимка был контужен взрывом снаряда. (По ошибке его взвод накрыла своя же артиллерия, в войну такое случается нередко.) К счастью, контузия у него оказалась нетяжёлой. Восстановившись, он вернулся на передовую.
Андрею пока так и не удалось получить место в пресс-центре в штабе, чтобы быть поближе к сыну. Он с Людой по-прежнему в Киеве, — мается, ищет себе применение.
А вот в жизни Тараса и Наташи произошло значительное событие: их младший двадцатидвухлетний сын оставил учёбу в колледже в Берлине и приехал в Киев. Явился к родителям, как снег на голову. Стал на учёт в военкомате и уже получил повестку на медкомиссию. Понятно, что Тарас и Наташа в полной растерянности. Вернее сказать, в шоке.
Я работаю военным медиком в подразделении Лёвы, как его у нас называют — «Лёва-иудей». Каждое утро перед началом смены, закрывшись маленькой комнатушке, Лёва надевает тфилин и совершает молитву. По его твёрдому убеждению, из всех народов только евреи могут по-настоящему понять то, что сегодня испытывают украинцы. Поэтому на евреях в этой войне лежит особый долг: и если какой-то еврей этого не понимает, не способен сегодня почувствовать себя в шкуре украинца и для него «всё не так однозначно», то такой еврей последний мудак.
Ещё зима. Здесь страшная февральская холодрыга. Страдания и ужасы войны в тылу не идут ни в какое сравнение с тем, что происходит здесь, на фронте.
Но Киев стоит.
И Бахмут стоит —