Украинские хроники

— Вот. А у этих… У них в спальне батареи горячие. А надо, чтоб у нас. Получается, они — террористы, но с отоплением. Разве это правильно?

Семка снова набил рот.

Пашка поковырял вилкой в гуляше, выхватывая кусочки мяса. За соседним столиком девчонки обсуждали, как скоро Украину возьмут в Евросоюз и как там, в Евросоюзе, все хорошо, и можно жить на пособие, потому что пособие, как две или три зарплаты. И все бесплатно, вплоть до массажных салонов и фруктов. Мальчишки рядом шептались о бронежилетах, касках и дальности стрельбы. Польские бронежилеты были дерьмо, а вот новые украинские, с добавлением тонких бетонных пластин в упор держали тридцать миллиметров. «Ей-богу, не вру!» — приговаривал какой-то рыжеволосый пацан, хлопая белыми ресницами.

Сепар, прихлебывая чай из стакана, беседовал о чем-то с поварихами, одна смотрела в пол, другая улыбалась. Не о булочках же?

В спальне они снова все вместе спели гимн Украины и долго скакали на кроватях, даже когда сепар отрубил свет.

— Хто не скаче — той москаль!

— Україна — в стрибку єдина!

Ночью Пашка почему-то проснулся, полежал, покрутился, слушая темноту, в которой похрапывали и вздыхали экскурсанты, приподнялся на локте.

Дурацкое световое пятно дрожало на стене, вобрав в себя несколько фотографий. Убитые мальчишки и девчонки, казалось, с затаенной обидой взирали на спящих. И на Пашку в том числе. Будто он был виноват в том, что живой.

Или в том, что они мертвые.

— Я вам нічого поганого не робив, — тихо произнес Пашка и скрестил пальцы.

Утром на него навалился Семка, будто сепар какой.

— Вставай, Украина!

— Отстань! — задушено крикнул Пашка из-под Семки.

— Сегодня квитки отоварят, — Семка надавил на Пашку, заставляя качаться кровать. — А ты, дурень, спишь!

Они умылись в туалетах на первом этаже, позавтракали салатом из свежих помидоров и огурцов. Еще были хлеб с маслом и яйца в скорлупе, которыми тут же устроили битву: нацгвардия против сепаров. У кого яйцо побилось, тот и сепар.

Україна понад усе!

Затем появился вчерашний сопровождающий, хмурый, будто похмельный, построил их в две колонны и повел в город.

Только пошли они не по проспектам и не в центр, а на одну из окраин, сначала по тротуарам, бетонным плитам, затем углубились во дворы. Пока попадались люди, было даже весело. Грохнешь всей толпой, поравнявшись: «Слава Україні!» — сразу или вздрагивают, или крестятся. Или матом кроют. Смешно.

Сепары, одним словом! Ватники!

Правда, когда обезлюдело, и потянулся чахлый скверик, веселье из Пашки улетучилось, как из шарика воздух. И девчонки заоглядывались.

Сепар, будто почувствовав, подгонял:

— Вперед, вперед, маленькие украинцы. Экскурсия начинается!

Микрорайон за сквериком встретил их давней воронкой, залитой талой водой. Обойти ее пришлось по мосткам. На обочине ржавел медицинский «уазик», весь в разнокалиберных дырках. Внутри болтались провода и обивка.

Было тихо. Так тихо, что Пашка нарочно пнул камешек, и он заскакал, выстреливая звуками в пространство.

— Микрорайон накрыли «градами» после выборов, — произнес сепар, — то ли в отместку, то ли по плану. Или просто выпустили два залпа наудачу. Ваши власти отпирались потом, мол, подразделение им не подчинялось. Только… Мы все оставили как есть. Для экскурсий. Для памяти. Чтобы и вы помнили.

Голос его искажался, отражаясь от стены близкого дома, приобретал странное, металлическое дрожание. Под ногами захрустело стекло.

Девятиэтажка повернулась к экскурсантам фасадом, и две или три девчонки охнули. Казалось, от здания кто-то отъел часть крыши с верхним этажом и — насквозь — кусок в две квартиры сбоку. Отъел не аккуратно, просыпав вниз кирпичи, штукатурку, вещи, доски, жестяные листы. Гарь пожара вылизала целый этаж.

— Здесь были убиты двенадцать человек, — глухо сказал сепар. — Одной девочке было как вам, десять лет. Ей оторвало руку. Пока ее нашли, она истекла кровью.

— А как ее звали? — спросил кто-то.

— Оля.

— Так ей и надо, — шепнул Семка. — Родители ее наверняка были сепары.

Пашка отпихнул его подальше.

Через арку они прошли во внутренний двор. Вторая девятиэтажка не имела среднего подъезда. Вместо него был холм из бетонных перекрытий и мусора. Торчала арматура, белела чудом уцелевшая дверь. Наверху провала, с одной стороны, висело кресло, пойманное за колесико петлей провода.

— Здесь вашими солдатами было убито еще семнадцать жителей, — сказал сепар. — Никто из них не держал в руках оружия.

— Вы врете! — крикнул вдруг рыжий, обсуждавший за завтраком бронежилеты.

— Почему? — как-то устало спросил сепар.

— Потому что мы не воюем с мирным населением. Это все знают. Мы бомбим сепаратистов и террористов! Слава Україні!

Его поддержали, но нестройно и неуверенно. Пашка и вовсе шлепнул губами и замолк. Действительно ли слава?

Сепар кивнул.

— Хорошо. Пошли дальше.

Через усыпанную щепками и осколками бетона детскую площадку он повел их мимо гнутых газонных оградок, мимо одинокого крестика, скрученного из двух веточек, мимо перевернутых скамеек к просвету между домами.