В Киеве, конечно, этого осложняющего обстоятельства пока не знали. Но там не было еще и готовности к немедленному миру с Четверным союзом. Напротив, в Генеральном секретариате преобладали украинские социал-демократы и социалисты-федералисты, не оставлявшие мысли занять место в ряду западных демократий – держав Согласия. Для этого следовало поддерживать боеспособность фронта хотя бы в той части, которая пролегала вдоль территории Украины. Отсюда – провозглашение самостоятельного Украинского фронта под началом командовавшего Румынским фронтом генерала Д. Г. Щербачева, который имел возможность действовать в полном контакте с союзническими военными миссиями. С точки зрения политиков Центральной рады, неприемлемым представлялся также переход к большевикам Верховного командования. Был, очевидно, расчет и на то, что с образованием самостоятельного фронта дислоцированные там части проще будет преобразовать в национальную украинскую армию.
«События, которые произошли в Ставке Главковерха, нарушили оперативную связь фронтов, что угрожает украинской территории опасностью из-за всяких возможностей вплоть до подписания мира», – такой невразумительной фразой начиналась резолюция Генерального секретариата от 23 ноября (6 декабря) о создании Украинского фронта {70}
. Кроме всего прочего, в ней ложным было утверждение о нарушении оперативной связи Ставки и фронтов. При всем драматизме ситуации командные должности в Ставке и на фронтах занимались генералами и высшими офицерами, выполнявшими свой профессиональный долг согласно предписаниям о полевом управлении войсками в военное время. Нарушение этого порядка началось именно с вторжения украинских властей в непосредственное управление фронтами и их важнейшими подразделениями. Так, Симон Петлюра, минуя фронтовое командование, стал отдавать приказы службе военных сообщений, внося, по словам обратившегося к нему 29 ноября (12 декабря) начальника штаба М. Д. Бонч-Бруевича, «дезорганизацию и путаницу» {71}.Представитель Генерального секретариата на Юго-Западном фронте И. И. Красковский 24 ноября (7 декабря) предпринял демарш против исполнявшего должность командующего фронтом генерала Н. Н. Стогова за переданное им по армиям распоряжение о прекращении огня. «Я не политик, между тем войска разделены на признающих 1) правительство народных комиссаров; 2) не признающих их; 3) признающих лишь Раду и 4) казаков, признающих лишь свои войсковые правительства», – писал генерал по этому поводу главковерху, подчеркивая серьезность положения, при котором воинские приказы потеряли силу {72}
.Вскоре обнаружилось, что провозглашение Украинского фронта не привело к сплочению частей и повышению их боеспособности. Напротив, на Румынском фронте целая 8-я армия не признала своей принадлежности к Украинской народной республике. Чрезвычайный съезд Юго-Западного фронта, состоявшийся 18–24 ноября (1–7 декабря), хотя и направил приветствие властям Украинской республики, но не согласился с переходом в их подчинение, а в вопросе о политической власти высказался за Советы солдатских, рабочих и крестьянских депутатов в центре и на местах {73}
. Обеспокоенный положением на передовой генерал Стогов телеграфировал в Киев, что «русские части угрожают бежать с Украинского фронта. Катастрофа не за горами» {74}. По данным работавших в армии большевиков, в войсках Румынского и Юго-Западного фронтов этнических украинцев насчитывалось самое большее одна треть {75}.Правительству Центральной рады нечего было предложить неукраинцам-окопникам, чтобы задержать их на позициях, кроме строгого напоминания об их долге «добросовестно и честно выполнять свои обязанности по охране Украинского фронта» {76}
. Зато в тыловых частях и гарнизонах, где среди военнослужащих царил такой же разброд, генеральные секретари решили провести чистку по этническому признаку, тем более что они долго тешили себя представлением о большевизме как чисто русском явлении, якобы чуждом украинцам. Немало большевизированных подразделений скопилось в Киеве, где они смыкались в идейно-политических предпочтениях с Советом рабочих и солдатских депутатов и его Красной гвардией. Впрочем, все вместе они, по данным украинского исследователя, к концу ноября 1917 года располагали еще вдвое меньшими силами, чем находившиеся там же украинские войска.